Дианы грудь, ланиты Флоры Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры Прелестней чем-то для меня.
Такое игривое и, в общем-то, несерьезное восприятие женской красоты доступно и Пушкину, и Онегину - так относились к «милым дамам» в свете. Не случайно в строфе XXXII так много иностранных слов (а в следующей - только одно) - здесь и богиня охоты Диана, и богиня цветов Флора, и муза танцев Терпсихора, «ножка» которой вызывает такие воспоминания:
Люблю ее, мой друг Эльвина, Под длинной скатертью столов, Весной на мураве лугов, Зимой на чугуне камина, На зеркальном паркете зал, У моря на граните скал.
Это - мир светских обедов, подстриженных парков с «муравой», гостиных, балов; мир, где не любят, а играют в любовь, - мир Онегина. Пушкин тоже живет в этом мире, но он знает и другое отношение к женщине, ему доступна настоящая страсть:
Я помню море пред грозою: Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам! Как я желал тогда с волнами Коснуться милых ног устами! Нет, никогда средь пылких дней Кипящей младости моей Я не желал с таким мученьем Лобзать уста младых Армид, Иль розы пламенных ланит, Иль перси, полные томленьем; Нет, никогда порыв страстей Так не терзал души моей!
Светская «наука страсти нежной» выражается в мелких словах: «ножка Терпсихоры прелестней чем-то для меня» и т.д. Высокая страсть Пушкина не нуждается ни в перечислении античных богинь, ни в снисходительном «ножка»; она находит слова простые и торжественные: «С любовью лечь к ее ногам!» И не случайно в этой строфе так много старинных славянских слов: чередою, уста, младость, ланиты, перси...
Читаем дальше. Огромный город, столица Российской империи, просыпается на заре:
Встает купец, идет разносчик, На биржу тянется извозчик, С кувшином охтенка спешит...
Поднимаются люди, у которых есть дело. Им нужно встать утром, чтобы работать, чтобы день не прошел зря. А Онегину некуда торопиться, незачем вскакивать с постели.
Но, шумом бала утомленный И утро в полночь обратя, Спокойно спит в тени блаженной Забав и роскоши дитя. Проснется за полдень, и снова До утра жизнь его готова, Однообразна и пестра. И завтра то же, что вчера.
И вот тут Пушкин задает самый главный вопрос - тот, на который и мы с вами ищем ответа, и после нас люди будут искать: «Но был ли счастлив мой Евгений?» (Разрядка моя. - Н. Д.)
На первый взгляд, жизнь Онегина привлекательна: развлечения с утра до глубокой ночи, и такие яркие, богатые развлечения: прогулки, беседы с умными людьми, рестораны, театры, балы... Каждому захочется пожить немножко таким образом.
