КСИОР | страница 25
Но вот бесшумно раскрылись высокие двери. и пропустили в зал врачей.
В тот же миг засветились квадраты стен — экраны множества телевизоров — по ним побежали смутные тени. Они становились все ярче. ярче, и вот в каждом квадрате проступили четкие изображения людей — зарубежных врачей. Оставаясь дома, за тысячи и тысячи километров от Иркутска, они могли одновременно присутствовать здесь на операции и давать советы.
Самые опытные, самые знающие специалисты всего мира «собрались» и операционной. Ведь сегодня первый опыт, когда размораживанию должен подвергнуться человек. Это была единственная возможность спасения мальчика.
Всемирная телевизионная сеть связывала между собой самые отдаленные уголки земли. Вот и сейчас, слева на экране расположился известный американский доктор с пустой трубкой в зубах. Он недавно написал книжку о вреде курения и сам бросил курить, но расстаться с трубкой не мог никак. А справа, закрывая собой полстены. высилась добродушная фигура профессора из Южной Африки Его черное лицо и курчавые волосы резко оттенялись белоснежным костюмом. Дальше виднелись лица и фигуры французских и марроканских, египетских и английских врачей. Всех тех, кто не успел прилететь в Иркутск.
Вошедшие в зал молча поклонились. Также молча, кивком головы поздоровались люди на экранах. Не делая лишних движений, врачи встали вокруг стола. Русский профессор с ассистентами и двое его коллег из Китая и Чехословакии.
— Кислород! — скомандовал советский ученый, и стрелка одного из приборов пришла в движение.
— Уонь-ту, — произнес доктор из Китая. Это слово обозначало: «Температуру!»
Управление сложными приборами велось из другого помещения. В зале были сосредоточены только приборы для контроля и микрофоны, по которым передавались команды ученых.
Размораживание началось!
Медленно, медленно поднималась температура, и также медленно оттаивали замерзшие клетки. Десятки сложнейших приборов внимательно следили за всеми изменениями в организме мальчика. Но главный… главный прибор — энцефалограф, регистрирующий работу мозга, молчал. К экранам этого сложного, и громоздкого, совсем нового прибора чаще всего обращались взгляды ученых. Но…
Шло время — час, другой, третий. Вот стрелка больших часов обошла полный круг и снова остановилась не десяти. Уже двенадцать часов длилась удивительная операция. Двенадцать часов подряд врачи, не отрываясь, следили за приборами.
Все это время в большом зале было так тихо, что могло показаться, будто он пуст. Чуть слышно булькая, равномерно постукивал прибор — «искусственное сердце». Но энцефалограф молчал.
