Статьи он писал изо дня в день. Правительство Вивиани, видимо, не знало, что с ним делать. Никто не хотел связываться с Клемансо, но и предоставить ему одному привилегию свободного слова было, очевидно, невозможно. «Терпеть это дальше нельзя! Пусть ему дадут всю власть или пусть его расстреляют!» — сказал о Клемансо один из влиятельных людей того времени. Другой выразил эту мысль в иной форме: «Conseil des ministers ou conseil de guerre…»{31} Правительство наконец решилось применить к «L’Homme libre» те же правила, что к другим газетам. В ответ Клемансо написал следующее: «Если цензура не пропустит моей статьи, я разошлю ее читателям по почте. Если же письма мои будут задерживаться, я сам пойду разносить их по домам...» В течение трех лет он, несмотря на цензуру, громил тех, кого считал нужным громить, — неудачливых генералов, неумелых интендантов, нерешительных политиков, даже самого президента республики, который вызвал его ярость тем, что в военное время выехал на официальную церемонию в сопровождении драгунского эскорта. Публика верила Клемансо — он один иногда говорил правду. Верил ему и сенат, избравший его председателем двух важнейших комиссий военного времени.
Настала Октябрьская революция, русский фронт развалился, сотни тысяч германских солдат могли быть брошены с востока на запад. В критическую для союзников минуту президент республики, забыв Яичные обиды, призвал к власти Клемансо. Он был последней ставкой Франции. Приходилось выбирать между его диктатурой войны и диктатурой мира Жозефа Кайо.
Старик, видимо, не ждал власти. Близкий к нему человек рассказывает, что после разговора с Пуанкаре Клемансо отправился к своему врачу и спросил, может ли он рассчитывать еще на год-другой жизни: иначе нельзя брать власть в такую минуту. Получив утвердительный ответ, он запасся на случай неудачи быстродействующим ядом. Moжет быть, это и легенда. Но о другом человеке и легенду такую сложить было бы трудно. Старый дуэлист все поставил на карту.
Он образовал кабинет из людей в большинстве бесцветных, которых он даже не посвящал в дела. Один из них впоследствии откровенно признавался, что старик из прин ципа ничего не сообщал о военных делах в кабинете, опасаясь болтовни министров. Клемансо говорил саркастически, что он демократизировал во Франции идею правительства: показал, что министром может быть кто угодно.
Остальное всем известно. Установив единоличную диктатуру, Клемансо повел войну с нечеловеческой энергией. В душе военного разрушителя еще хранился огромный источник силы. Он арестовал сторонников мира, положил конец агитации пацифистов, усилил военную цензуру, недавно столь ему ненавистную, привел в действие машину военных судов, которую когда-то так проклинал... Он носился по фронту, произнося зажигательные речи, посещал под огнем передовые траншеи, добился установления единого командования и поручил его Фошу. 80-летний диктатор вдохнул в народ новую энергию. Не знаю, какой он был организатор, — об этом есть разные мнения. Но исходивший от него поток волевого напряжения действовал на измученную нацию. Морис Баррес говорил, что на каждой площади Франции надо было бы поставить золотую статую Клемансо.
