Конечно, на деле всё было гораздо сложнее — и это сразу поймет каждый, кто читал воспоминания владыки Василия. Ничего советского в большинстве русских эмигрантов-священников не было, а в Советской России на них смотрели как на белоэмигрантов, следовательно, как на врагов и матерых антисоветчиков. Выбор владыки Василия и митрополита Антония прежде всего был связан с тем, что они понимали: Церковь Христова и православная вера неизмеримо больше, чем любая политическая система и, главное, чем взгляды и страхи тех людей, что составляют ее земную часть. Они не были слепыми и, безусловно, видели в Московской Патриархии тех лет её задавленность и зависимость от большевистского режима, но главным для них была ясность и каноничность выбранной юрисдикции, которая на русской земле наследуется тысячелетней церковной традицией.
Многих поражала во владыке поистине монашеская бедность. Об этом в своих воспоминаниях пишет и митрополит Антоний. После кончины владыки Василия нам передали его вещи, и мы были потрясены теми изношенными и заштопанными рубашками — видимо, он никогда ничего себе не приобретал, кто-то ему штопал старые вещи, ведь для него никогда не существовало материальных ценностей, в жизни он был, что называется, «непрактичным человеком», плохо понимал в хозяйстве, а к деньгам был совершенно равнодушен. Единственное, что он берёг и собирал, так это свою библиотеку, и жил одной мыслью: успеть сказать, написать, помочь людям, ничего не требовал для себя, а стремился делать всё только для блага Церкви.
Было в нём то, что казалось для афонского аскета парадоксом — интенсивное жизнерадование, интерес к политике, явная любовь к приятномуужину и красному вину. Самые разные авторы писем на Аф он постоянно спрашивают его, не прислать ли тех или иных газет, в курсе ли он последних новостей. Владыка всегда живо интересовался событиями в России, и не только церковными, но и политической атмосферой, инакомыслящими в СССР, и особенно А. И. Солженицыным, с которым у него была переписка. Ведь воспоминания архиепископа «Февральские дни в Петрограде в семнадцатом году» и «Спасённый Богом» были внимательно изучены Солженицыным, и сам владыка и семья Кривошеиных вошли в главы его романа-эпопеи «Красное колесо».
Как мы уже говорили (а страницы этой книги есть тому доказательство), до конца дней оставалась в нём нежная привязанность к семье, братьям, к единственному племяннику. Наверное, это не типично для афонского аскета,
