Отец Клеопа — маяк посреди бури[92]
Париж стал политическим центром румынской диаспоры, однако втайне духовный ее центр оставался в монастыре Сихастрия.
После утомительной поездки я добрался до Молдовы. Первую ночь, это было 22 августа 1968 года, я заночевал в монастыре Агапия. Проснулся рано и вышел посмотреть, в порядке ли еще мой автомобиль. Сильный шок ожидал меня. Более сотни машин, съехавшихся накануне на парковку, как на более безопасное место, исчезли за ночь.
На опустевшей площадке оставались только две машины, одна моя, а другая — одного бельгийского пастора. Советские войска вошли в Чехословакию! Родные и друзья, пришедшие, чтобы повидаться со мной, окружили меня отчаянными воплями:
— Русские идут! Чего ты ждешь? Беги! Уезжай отсюда! Подумай о своих детях. Если вас поймают русские, вам несдобровать.
Я их спрашивал:
— А вы? Разве вы не насытились этими муками?
Я не уехал. Я бежал от русских в 1944 году и до сих пор еще чувствовал на затылке их горячее дыхание; теперь же я добровольно сдавался в их руки. Единственным человеком, понявшим, почему я остаюсь, была настоятельница Евстохия. Она посоветовала мне пойти в Сихастрию и повидать отца Клеопу, о котором я уже слышал. Он был кем-то вроде духовника всей страны.
Я стал спускаться по каменистой тропинке, не остановился в Секу и ближе к полудню достиг цели. Множество людей без числа сновало по монастырскому двору, все говорили, охмелевшие от страха, молились, плакали. Я оказался будто в клокочущем котле. Отец Клеопа в это время как раз выходил из храма. Я хотел подняться к нему, но вдруг встал как вкопанный. Старый монах с растрепанными волосами и всклокоченной бородой, он еле передвигал ноги, поддерживаемый двумя монахами. Ехидна неуважения, низменных подозрений заворочалась в моем уме. Думаю, что в отчаянии я громковато прошептал свое суждение:
— Господи Боже, да он же пьян!
Среди окружавших меня пронесся гул недовольства. Но настоятель (Каллиопий) нагнал меня сзади и пристыдил:
— Ты знаешь, что он не смыкал глаз с позавчерашнего дня? Он же бдит в храме, он молится, чтобы не пришли русские.
Клеопа остановился среди паломников, сомкнувшихся вокруг него нерушимой стеной, направился в мою сторону и поприветствовал меня дружески:
— Ты пришел? Добро пожаловать! Я давно тебя ждал.
Он пригласил меня в свою келию. Умылся и, оживившись, предложил мне сопроводить его на прогулке. Изрядных два часа я шел за ним по извилистым горным тропкам. Говорил он все время. Я был не евши, и он собирал мне ягоды и травы. Он проповедовал, и проповедь его перемежалась цепью забавных историй из его жизни, излагаемых им, словно неким Ионом Крянгэ
