И добрались мы до Фрасина, до вокзала. Отец Даниил говорит мне:
— Не бойся, отче. Что, разве я сам не страдал? Чтобы я своему духовнику, своему настоятелю причинил зло? Я повсюду хлопотал, чтобы Патриарх сделал тебе документы, не бойся.
Когда мы приехали во Фрасин, он купил банку рыбных консервов, сардин. Я не ел ничего подобного два года с половиной. А что, разве в пустыне кто-нибудь даст тебе рыбы или брынзы? Когда у меня была всего одна картофелина, я уже был король! Я немного попробовал консервы и все больше стал задумываться: «А ну как дед Някулай прав и эти ловят меня на документы?» Ибо таков человек, когда остается в неведении. А он, глядя меня, все спрашивал:
— Отче, почему ты такой грустный? Бери ешь.
Тут подошел скорый поезд из Ватра Дорней, за шесть часов преодолевавший путь до Бухареста, и он посадил меня в вагон первого класса. А у меня была палка с оленьим рогом в руках, с ней я так и пошел в патриарший дворец. И были на мне пестрая меховая шапка и зипун, на ногах лапти, а подрясника не было видно.
И вот зашли какие-то важные бояре в вагон.
— Ты кто такой, господин?
А отец Даниил:
— Какое тебе дело до него, господин? Человек болен, я везу его в больницу. Что ты обращаешься к нему, говори со мной. Документы у меня.
Больше никто не заговорил со мной. Они не знали, кто я. Я распустил полы подрясника. С одной стороны могло показаться, что я монах, с другой — голодранец, выбравшийся из лесу, а с третьей — сумасшедший. Я был похож немного на всех их. А отец Даниил:
— Что тебе до него? Оставь человека в покое, я его в больницу везу.
Когда мы прибыли на Северный вокзал, он позвонил Патриарху:
— Преблаженный отче Патриарх, отец Илие на Северном вокзале, пришли машину.
С быстротой молнии примчался шофер Иля́нка на машине Патриархии. И когда он привез меня в патриарший дворец в лаптях, с этой палкой с оленьим рогом и шапкой… Не видывал патриарший дворец за всю свою историю лаптей.
Патриарх сидел, словно Архангел, на престоле, облаченный в белое. И когда он встал с престола, то обнял меня и долго плакал… Он целовал меня, плача, и сквозь слезы говорил:
— Отец Илие, добро пожаловать к нам. Бедный ты человек! Где же ты ютился? Севастиан виноват.
Он возлагал вину на митрополита Севастиана. Считал, что тот знал и не говорил ему. А откуда знать Севастиану? Бог да упокоит Патриарха.
Он послал меня в монастырь Анфим[85] и сказал отцу Софиану, настоятелю Анфима:
— Одень его во все новое.
