* * *
В каком-то году у нас украли овцу. Я пошел к отцу Клеопе, а у него тогда собралось много настоятелей. Я заплатил в семь монастырей по пятьдесят лей. А отец Клеопа сказал мне, чтобы ни я, ни моя жена нисколечки никого не трогали. Спросил, подозреваю ли я кого-нибудь, и я сказал ему, что да, а Батюшка сказал мне, чтобы я его не подозревал, потому что я не знаю, кто это. Так оно и было. Я подозревал одного, а оказался другой.
Через три года пришел ко мне виновник и признался, что он украл овцу. И не говорил ничего до двенадцати часов ночи. До этого он не мог сказать ничего, хотя мы долго беседовали с ним вдвоем.
Когда он женился, то приходил ко мне, чтобы я стал его посаженным отцом, но я не смог тогда, а теперь я думал, что он хочет, чтобы я стал крестным его ребенка, а когда пошло слово за слово, он сказал мне об овце.
Та овца была замечательная… И в 12.05 ночи я зажег свечу, протянул ее ему и сказал, что отдаю ему ту овцу за помин моей души[77], хотя он хотел купить мне другую овцу взамен той.
Я спросил его:
— Что ты потерял за эти три года?
И он мне сказал, что у него пали три лошади, две коровы, одна свиноматка с поросятами и из пятнадцати овец осталось пять. И с телегой его ловили каждый раз, когда он хотел сколотить копейку.
* * *
— Бог в помощь, дед Стратон!
— Целую руки, отцы! Вы опять пришли к старику?
— Мы пришли, чтобы ты рассказал нам, что ты еще вспомнишь об отце Клеопе, когда он был у вас здесь в доме и в лесу.
— Пожалуйте в дом, посидим, поговорим.
Он был моим духовником, и вот я теперь не знал о нем ничего уже два года. Все спрашивал у одного священника из монастыря Слатина, который знал, где Батюшка, но Батюшка говорил ему: «Оставь теперь, оставь».
Однажды приходит ко мне отец Кирилл и говорит: «Пойдем теперь, встретишься с Батюшкой». Был вечер 2 февраля, Сретение Господне, и мы пошли к Николаю Морошану из Стулпикан. Батюшка еще пожил там до весны, а потом опять послал за мной и перебрался к нам домой. Шесть лет я провел с ним. Он убегал, его преследовали, искали, он прятался у меня, у других людей, а потом я отвел его в лес в одну землянку, в То́рчи.
Вечером, бывало, приходили очень надежные люди к нам домой, и мы говорили с Батюшкой, но кто-нибудь стоял на улице и следил, чтобы не пришел кто-нибудь посторонний, ведь его преследовали.
Я стелил ему постель на кровати в одной из комнат. Когда приходил будить его утром, он лежал на полу. Он не спал на кровати, он всегда подвизался.
