Во множестве собранных вопросов раскрылись даже у самых простых учеников качества экзегетов, догматистов и даже историков. Одному хотелось узнать, что хотел сказать Иисус фразой: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? (Ин. 21, 22). Это была проблема его жизни. Ему хотелось узнать, таким образом, возможно ли бессмертие на земле и не жив ли еще до сих пор апостол Иоанн, как ему было обещано? Хотелось, может, для того, чтобы найти его и задать и ему несколько вопросов.
Другой хотел узнать, что делал Иисус между двенадцатью и тридцатью годами: «Что касается остального, то я знаю все в Священном Писании, и этого мне достаточно», — пояснил он. Многие отцы постарше заявили, что они попросили бы, как это было во времена древних отцов, чтобы им сказали «слово на пользу души».
Мне захотелось узнать и мнение отца Клеопы, монаха с большим духовным опытом и умного человека.
— Я бы спросил у воскресшего только это: «Что мне делать?», — ответил он.
— Но, — спросил я в свою очередь отца настоятеля, — разве вы не знаете, что надо делать? Разве вы не находите ответа на этот вопрос в Писании и у святых отцов?
— Как не знать? — ответил он. — Знаю даже для других, для других, может, знаю даже лучше, чем для себя! Но хотел бы все же получить ответ именно для меня, вот такой: «Клеопа, путь твоего спасения лежит вот здесь», или: «вот там».
Но, подумав, отец Клеопа отказался от этого вопроса:
— Думаю, я не спросил бы его ни о чем. Знаю я, что мне надо делать, и не хочу досаждать Богу. Священное Писание дает ответы на все вопросы. Воскресший твоего преподобия не смог бы ответить лучше, чем ответил Иисус, будучи спрошен богатым юношей. Может, я спросил бы его, как оно там, но разве он смог бы что-нибудь добавить к тому, что сказал об этом святой апостол Павел? В конце концов, в духовной жизни не существует «отсюда и дотуда». Но я все же был бы счастлив увидеть его и услышать! Что он сказал бы, чего ему хотелось бы, потому что все, что он сказал бы, было бы необычайно и важно. Но если бы все же нужно было во что бы то ни стало, обязательно задать вопрос, то я остановился бы на прежнем: «Что мне делать?»
По этому случаю я спросил мнение и братий-богословов из монастыря. Первая их реакция была характерной: «Что из того, что мы знаем, и из того, во что верим, действительно существенно?»
Этот же вопрос, заданный группе интеллектуалов разных возрастов, выявил разные недоумения, которые могут быть обобщены в один вопрос: «Есть ли Бог или нет?» А когда я спросил их мнение о вопросе, заданном отцом Клеопой, все согласились в том, что это единственный правомерный вопрос. Он включал в себя все остальные вопросы, и, что особенно важно, в нем было место для Бога и для человека, его настоящего положения и вечного, взятого в аспекте личностном и решающем.
