было. Но ни он, ни другие не замечали никакой разницы между собой. Никто не придавал значения внешнему виду. Правилом было не подносить ножниц к волосам и бороде, и авва Иоиль в точности подчинялся этому правилу, как и все остальные.
Но если внешний вид аввы Иоиля не привлекал внимания монахов (может, потому, что они отрицали различие между красивым и безобразным, ибо внешний вид — дар Божий, каким бы он ни был), то о его внутреннем облике мнения не расходились: авва Иоиль был ангелом. Ангелом светлым и серьезным, потому что авва Иоиль никогда не смеялся. Нет, это не была деланная серьезность, напускаемая на себя в желании попасть в монастырский тон. Она была настоящей, ибо в глубине души аввы Иоиля пылал сильный огонь: он хотел стать святым. Стать быстро. Потому его ревность не знала границ и лицо не расслаблялось в улыбке. Кроткий в слове, говоривший на мягком и подкупающем молдавском наречии, отзывчивый на всякое доброе дело и безропотно послушливый, сердцем привязанный как к делам хозяйственным, так и к церковным, он быстро привлек внимание старцев[62]. И однажды, скорее, чем это делалось для других, он был порекомендован отцу Клеопе, настоятелю, для возведения в священный сан.
— Он слишком молод, отцы, и ревность его слишком велика, — отвечал отец Клеопа. — Нужно бы его испытать. Разве вы не знаете, что сказал один авва в Патерике? «Когда видишь юного, спешащего вознестись на небеса, дерни его за ногу и опусти на землю, ибо он близок к тому, чтобы впасть в искушение»[63]. У молодых плодом высокой ревности, — сказал им отец Клеопа дальше, — бывает скорее гордость, чем святость, потому что юный ум движется скорее гордостью, нежели спасением. Вы знаете, что сказал авва Антоний Великий: «Если натянуть лук очень сильно, он порвется»[64]. Мне кажется, что у Иоиля он порвется. Говоришь с ним и чувствуешь, как он весь напряжен, как сильно хочет скорее оказаться горе. Он будто искушает Господа, и боюсь, как бы бесы не взялись за него. И не очень-то он и спрашивает. Совершает суровые подвиги не по послушанию. Знаю я. Не спит, не ест, много молится.
— Но мы за этим и пришли в монастырь, — сказал авва Геронтий смеясь, как бы свысока. — Разве твоя святость не делаешь то же?
Мнение аввы Геронтия было таково, что авва Клеопа усложняет проблемы и много места отводит диаволу в жизни монахов:
— Если бы мы больше боялись бесов, чем полагались на Промысл Божий, то пришлось бы жить без надежды, — сказал он.
