, в воскресенье. Говорил мне дед Максим, который соорудил мне землянку, да упокоит его Господь, он уже умер: «Отче, не уходи далеко отсюда, а то места тут очень дремучие. Один пошел как-то сюда искать свою корову и, пока искал корову, сам заблудился и так и умер. Нашли только его кости».
И тогда я не взял с собой ни фонаря, ни спичек, ни топора, одни только часы были у меня с собой. Взял с собой посох с оленьим рогом, который дал мне один лесник и который мне нравился. И пошел все туда же, на тот холм с крестом. Очень мне нравилось там! Было красиво, поляны…
И вышел я на одно место, Гребень Крапивника оно называется, там осенью было стойбище овец. Теперь там росла жеруха, та, которая растет на овечьих стойбищах, беленькая, ее было много. Когда уводят овец со стойбища, она отрастает и еще долго после этого стоит. Было зелено, красиво, и много этой жерухи.
Я по дороге туда — я уже был там пару раз, но таков человек, — не оставлял никаких меток, но все же, выйдя из лесу на поляну, водрузил для себя ориентир — высохшую верхушку ели, большая была верхушка. «К этой верхушке, — сказал я себе, — я должен вернуться назад. Если дойду туда, где было стойбище, то оттуда пойду прямо вниз с горы, к своей колибе». Я тогда жил все еще в колибе. И пошел. Дошел дотуда и пробыл там до захода солнца. Смотрел на закат, на горы… Прочел псалом 50, молитву Господню и стал спускаться вниз.
Когда дошел до того места, где нужно было войти в лес и оттуда спуститься к моей колибе, то стал искать верхушку ели, которую оставил там. И как я в одном месте приметил тогда склонившуюся березу и груду еловых веток, так и дошел до него и оттуда вышел на полянку в лесу с тремя исполинскими кленами, большими такими. «Да это же в честь Святой Троицы! Я никогда не видел таких больших кленов». И стоял один клен тут, другой тут, а у третьего вершина была сломана. Но такие красивые, листва уже осыпалась с них. «О если бы, — подумал я, — здесь была моя колиба!» И было так красиво, в честь Святой Троицы, эти громадные клены. Не видно было никаких следов топора, никаких следов человеческих, никаких лесосек, ничего. И я иду, иду и иду, с вечера немного светила луна, на четверть она была тогда, затем зашла и луна. У меня не было спичек, не было ничего. «Ой, — думаю, — что происходит? Я голоден, устал, напорюсь еще на медведей». И иду, иду наверх, уже взмок весь, но все карабкаюсь в гору. Потом, человек, когда заблудится, идет быстро, чтобы сориентироваться, где он.
