Разумеется, и в Гордоне д'Аннунцио продолжает занимать собой молву. Недавно газета „Фигаро‟ сообщала, что он хочет уйти в монастырь и стать кардиналом! Возвращение бывшего антихриста к католической вере приняло тоже весьма своеобразную форму: он послал свою фотографию высокопоставленному кардиналу и сделал на карточке надпись: „в знак почтительных чувств христианина‟. Пошли слухи о вступлении д'Аннунцио в монашеский орден францисканцев. Де Пьерфе навел справки у одного из руководителей ордена и напечатал полученный им ответ (от 7 апреля 1929 г.). В этом ответе слух категорически опровергался. „Ни в каком случае не должно представлять д'Аннунцио вернувшимся в лоно католической церкви. Это вызвало бы возмущение, особенно в Италии, где хорошо знают его магометанский образ
Таковы факты. Но сухой их перечень не дает, конечно, верного представления о д'Аннунцио. Многое в нем привлекательно. Громадный талант автора „Франческа да Римини‟ находится вне спора. Я вполне понимаю и то гипнотическое действие, которое он оказывал у себя на родине. Его речи, собранные в книге „Италия итальянцев‟, представляют собой явление удивительное. Смысла в них немного. Но по ритму, по силе выражения, по необыкновенному подъему речи д'Аннунцио должен быть причислен к величайшим ораторам нашего времени. Очень он любит шум, но эта черта профессиональная. Где нет маленьких д'Аннунцио? Они, хоть, слава Богу, не берут никаких Фиуме.
Для делегации устроили обед в ресторане Маринезе. В ту пору жизнь в Риме еще подчинялась правилам военного положения: кофейни закрывались в одиннадцать часов вечера; Хлеб, сахар, масло отпускались в ограниченном количестве по карточкам. Но, как везде, в Риме надо было знать слово, и его очевидно знали младшие служащие посольства. В тот день в ресторане Маринезе на столе в изобилии находилось все, чему полагается быть на банкете. Речи были полны надежд. Хорошо помню восторженное слово г. С-ва. „Через три месяца все мы, без различия партий, добро возьмемся за дружную работу в новой, свободной России!..‟ Очень тяжело вспоминать теперь настроение тех далеких дней. Один из ораторов спрашивал: „Как же это могло случиться?‟ Помнится, А.А. Титов отвечал...
По совести, я и теперь, через двадцать лет, не знаю ответа на вопрос, заданный в ресторане Маринезе. Кто прожил 1917 — 1918 годы в Петербурге, кто видел собственными глазами, сколько раз все висело на волоске, от каких случайностей зависел исход уличного боя и 3 июля, и в день октябрьского переворота, и в пору восстания левых эсеров, тот очень подумает, прежде чем дать „победе пролетариата‟ ученое, историческое, социологическое объяснение. И с горестным недоумением остановится он перед истинно дьявольским счастьем большевиков, перед злым роком, тяготевшим над всеми их противниками без различия направлений. Армия Юденича подходит к воротам Петербурга, армия Комитета Учредительного Собрания имеет все шансы взять Москву — и оба кончаются разгромом. В течение нескольких часов Дзержинский со своим штабом находится в плену у дружины левых эсеров — и он же эту дружину арестует. В Москве Каплан три раза в упор стреляет из браунинга в Ленина — и через шесть недель он снова председательствует в совете народных комиссаров. Под Екатеринодаром веселый командир говорит полупьяному артиллеристу: „Васька, ну-ка жарь туды еще разок!‟ — и снаряд, пущенный с нескольких верст расстояния, убивает наповал генерала Корнилова...
