Оценки за полугодие уже были выставлены, папой из журнала аккуратно выписаны, генералиссимусу доложены, Аделаида выпорота. Это другие родители узнавали об успехах своих чад на родительских собраниях, когда бывало уже «поздно». А мама и папа не нуждались в оповещениях. Они всегда были в курсе всего и знали не только о своих детях, но и о чужих. Ни мама, ни папа принципиально не ходили на родительские собрания.
Кого я там не видела? – удивлялась мама. – Я всё знаю! И про всех и про тебя – тем более! Мне кто-то что-то новое может сказать?! Да! Как же!
Ну, я же лучше знаю, не правда же! – любила повторять она. И неважно, о чём шла речь: о правилах ли правописания в русском языке, о методах удаления «остеобластокластомы с последующей пластикой встречными лоскутами кожных дефектов», или об получении «каменного угля путём пиролиза». Мама всегда знала лучше. И мама была полностью уверена, что её дочь, несомненно, «самая лучшая», однако в этом должны были ежедневно, ежечасно, ежеминутно убеждаться все.
Как ты легко скатилась на «четвёрки», – кричала мама, – так же легко ты скатишься на «тройки», потом на «двойки» и пойдёшь в ПТУ! Только там твоё место! Все твои одноклассники, которых я за людей не считаю, станут студентами, а ты останешься за бортом! А я тебе добра желаю и хочу, чтоб ты была блестящая! Чтоб тебе завидовали! А ты, как можешь, позоришь меня!
Если в табель всё же попадали «четвёрки», мир становился чёрно-белым. Точнее – серым. В старших классах эти самые «четвёрки» стали там появляться всё чаще и чаще, каждую четверть. Обенно обидно было за вторую четверть, так как приходилось начинать каникулы с испорченного Нового года.
Мама с папой 30 декабря молча, с остервенением убирали квартиру. Они скребли углы, неврастенически и судорожно снимали занавески. Занавески за что-то цеплялись, они их рвали на себя, образовывались дырки. Мама их тут же бросала в ванной на пол, чтоб дождаться вечера, когда пойдёт вода, и начать их стирать. Тридцать первого же декабря, прямо в канун Нового года папа сам наряжал ёлку. В такие дни ни в коем случае нельзя было не только громко смеяться, но и улыбаться не стоило, потому что «дело плохо». Наряжать ёлку Аделаиде не разрешали, потому что она опять «отвлекалась», только от чего, было не понятно. На ёлку пала вешал стеклянные игрушки, вату вместо снега, и вниз ставил небольшого пластмассового Деда Мороза. Елка получалась красивая, очень красивая, а от этого особенно грустная и трогательная.
