– Скоро восемь часов! – голос мамы возвращает её к действительности. – Со школы ты опоздала и за уроки ещё не садилась! Завтра утром у тебя музыка. Надеюсь, ты не забыла?
Аделаида «не забыла». Это они забыли спросить «что принэсла?». С огромной радостью она снова складывает в коробку «Цебо» свою новую коллекцию, любовно гладит её по крышке и садится делать уроки.
Сёма с дядей Янисом рассматривают недавно купленный конструктор и о чём-то спорят. Все там, в другой комнате, а она одна сидит за письменным столом. Но Аделаиде всё равно очень хорошо и уютно: дядя Янис в соседней комнате. Она чувствует его присутствие, и оно согревает больше горячего «молока с минералкой», когда она болеет, и больше шерстяных носков… Как ей было обидно, что дядя Янис живёт так далеко! Что нельзя просто упросить родителей, купить билет и поехать к нему в гости. Папе, правда, его сыновья «нэ нравяца» (не нравятся), действуют на нервы, и он это плохо скрывает. Особенно младший. А он такой классный! Его зовут Карл. Он шутит, что когда вырастет и у него родится сын, то: «Я стану папа Карло!». У него не бывает плохого настроения, он всегда шутит и щипает Аделаиду точно как его папа. Он учил её рисовать гравюры. Правда, на бумаге и тушью, но всё равно – это было так интересно: сидеть с братом, хоть и двоюродным, срисовывать из книги картинку. Он внимательно следит за её рукой, потом придвигает к себе лист, подтирает голубым ластиком какую-то линию, сдувает катыши. Склонив голову на бок, папа Карло то сам проводит новую линию, то снова подвигает бумагу к Аделаиде. И так они сидели, ни о чём не разговаривая, плечо к плечу, всматриваясь в средневековые замки и рыцарей на страницах книги. От Карла веяло чем-то очень романтичным, совсем не современным. Аделаида представляла себе его в железных доспехах, с копьём и на коне. Получалось очень даже… даже очень. Но Карл вовсе не собирался становиться художником. Он серьёзно занимался волейболом и собирался поступать в физкультурный институт.
Папа, хоть и сам закончил физкультурный, почему-то относился к нему с каким-то презрением, словно это не институт вовсе, а по крайней мере приёмник-распределитель для уголовников. Хотя и в приёмниках иногда встречаются порядочные люди. Карл принципиально не хотел видеть, что собственный дядя его не любит. Он постоянно приставал к папе с расспросами об его факультете, расспрашивал, чего да как. Может быть, он, как и Аделаида с другими родственниками, специально хотел обратить на себя дядино внимание, думая, что дядя не замечает его просто потому, что совсем не знает! А если они разок-другой поговорят, то всё станет по-другому! Бедный, бедный Карл! Он терялся, не понимая как вести себя с папой, чтоб хоть что-то изменилось. Он так его любил! Но Карл тоже не знал папы! Папу невозможно было ни в чём ни убедить, ни разубедить, ни поменять его мнение. Так, заговаривая с ним, он наоборот делал всё ещё хуже! Уж Аделаида-то понимала, что, наоборот, не надо попадаться папе на глаза, надо сделаться незаметным и бесшумным. Тогда, может, папа не будет так судорожно надевать свои туфли и выскакивать каждую минуту во двор, чтоб «успакоица».
