Как-то раз могильная тишина квартиры, а она во время подготовки уроков должна была быть именно такой, нарушилась телефонным звонком.
Иди, это тебя! – мама заглянула к Аделаиде в комнату. – Какого чёрта звонить в такое время! И так вечно отвлекается! – продолжала бурчать она себе под нос.
– Кто?
– Пашенька Середа хочет что-то спросить.
Пашенька спросил какую-то дребедень. Аделаида быстро ответила, стараясь дать понять, что разговор окончен, и она очень спешит продолжить уроки. Однако было поздно… Слишком поздно…
Мама стояла в проёме двери. Сёма прямо за ней. Глаза его горели в предвкушении шоу.
Василий! – устало произнесла мама, глядя поверх входящей Аделаиды. – Иди сюда! Иди сюда, я сказала! На! Иди, полюбуйся на свою дочь!
Из кухни послышались шаги…
Когда папа увидел альбом с марками, то остановился как отмороженный. Он идеально правильно воспринял команду и мгновенно вошёл в образ.
На, смотри! – и мама швырнула альбом к его ногам.
Прекрасный, сделанный на совесть немцами альбом крякнул, но не развалился. Только, о, ужас! Открылся не где-нибудь между флорой и фауной, а на «Семье Наполеона»!
Папа бережно поднял высыпавшиеся марки…
– Суволоч! А, суволоч! Ты хочешь, чтоб меня в турму посадили? Фотографии царя у нас дома держиш?! Хочеш чтоб меня из партии выгнали?! Ах, суволоч!
Папа вовремя упел избавиться от «царя-Наполеона»! Папу не посадили в тюрьму, и ему даже не пришлось класть на стол партбилет.
Вообще папа всегда был начеку и всегда очень бдительно охранял спокойствие семьи. Например, однажды мама привезла из другого города банку мака, чтоб посыпать рулеты и печенье. Папа узнал, что серый песок в буфете – это «мак». Когда мамы не было дома, он вместе с тарой всё это безобразие выкинул в мусор, чтоб, как он ей объяснил, милиция не арестовала, потому что мак – это «пляхое лэкарства – наркотык» и «эво дома храныт незя».
Папа, даже не переодев тапочки, твёрдым шагом вышел во двор, неся в руках серо-голубую квадратную книжицу. Он облил её спиртом и поджёг. Стоя у негреющего костра, папа аккуратно перелистывал прутиком каждую страничку в отдельности до тех пор, пока горстку пепла не разнёс по траве ветер…
После потери альбома она долго переживала. Но потом рана как-то затянулась, хоть и очень, очень-очень было жалко дедулечкин альбом. Единственное, что очень долго мучило Аделаиду и несколько месяцев не давало ей по вечерам заснуть – это Сёмкины глаза, с живым интересом и ажиотажем прямо в зрачках. Она многое бы отдала, чтоб узнать точно: случайно позвонил Пашенька Середа, или Сёма был абсолютно уверен, что она после второй смены, как всегда, ровно в восемь сядет за уроки?..
