Если принять во внимание с одной стороны все материалы, входящие в гипотезу, с другой – все теории, все постулаты, все соглашения, все понятия, входящие в истолкование сколько-нибудь научно-поставленного эксперимента (сравните выше разбор астрономического наблюдения; то же относится и к любому точному наблюдению, произведенному в лаборатории физика), то нетрудно увидеть, что противоречие между экспериментом и гипотезой доказывает просто необходимость изменить по меньшей мере один из элементов этого столь сложного комплекса. Но собственно ни один из этих элементов прямо не указывается: и в частности руководящую идею гипотезы11, ту идею, которая придает ей существенные ее особенности, можно удержать до тех пор, пока не откажешься вносить поправки в различные элементы. Так, например, эмиссионная гипотеза света (в том виде, в каком она изложена хотя бы у Биo со всеми достаточно известными добавочными соглашениями) могла бы, если ее сторонники непременно пожелали бы этого, удержать свои позиции, несмотря на знаменитый эксперимент Фуко над сравнением скоростей света в воздухе и воде. Равным образом, один и тот же эксперимент (Винера) одновременно мог считаться подтверждением и опровержением взгляда Френеля на направление колебаний в поляризованных лучах, в зависимости оттого, каким способом определялась и измерялась в этом опыте «интенсивность света».
b. Можно ли сказать, что длительное согласие фактов опыта с гипотезой рациональной науки служит доказательством ее истинности? Обратим внимание на два существенных пункта: α. – Число новых фактов, подтверждающих гипотезу, значительно меньше, чем могло бы казаться. β. – Каково бы ни было их число, не только одна данная гипотеза способна их объяснить; она – одно из бесчисленных решений неопределенной проблемы.
α. Гипотеза вообще строится для истолкования нескольких общих законов, управляющих известным классом явлений. Так гипотеза колебаний эфира объясняет общие законы оптики: отражение, преломление, интерференцию, поляризацию. Не очевидно ли, что она истолкует, т. е. позволит перевести на свойственный ей язык, и любой факт, который явится только применением этих общих законов к некоторому частному случаю. Другими словами: все, что войдет в сферу этих законов, тем самым войдет и в сферу гипотезы, причем однако нельзя будет говорить о новом подтверждении ее. Если физик привык рассматривать эти законы только с образной точки зрения гипотезы и если это может внушить ему иллюзии такого рода, что следствия законов превратятся в его уме в следствия гипотезы, то это не должно нас обманывать. Всякая наша концепция, которая соответствовала бы обобщенным фактам, таким же образом могла бы быть приведена в прямую связь с вытекающими из них частными фактами. Поэтому нам надо относиться с известной осторожностью к так называемым новым подтверждениям, якобы обнаруживающимся в науке в пользу той или иной гипотезы. Несколько лет тому назад цветная фотография привела в изумление и восторг ученый мир, и открытие это тем более поражало, что к нему пришли методическим путем. Принципы, положенные в его основу, совпадают с общими законами оптики, в частности – с законом интерференции. Но так как это открытие было изложено на язык ондуляционной теории, которая, надо сознаться, изумительно приспособлена к явлениям интерференции, то не могло ли оно показаться многим ученым ценным подтверждением существования эфира и его колебаний?
