Новые взгляды имеют громадное значение не для одной теории познания, они важны также и для эстетики. Уже уходящий в прошлое натурализм наших дней покоился на том предположении, что существует лишь наглядная действительность и что искусство должно быть его зеркалом. Поэтому-то, например, художники-живописцы прилагали все усилия, чтобы при воспроизведении действительности давать картину, даже в мелочах вполне отвечающую своему оригиналу, и поэты стремились достигнуть полного слияния фактов мира ощущений и представлений. Эстетика романтиков, которые говорили об идеях, обнаруживающихся в чувственных явлениях, оказалась старым хламом, выброшенным за негодностью. Вместе с тем, конечно, должно было создаться особое понимание эстетического отношения к природе. Луга, освещенные солнцем, с их весенними цветами, ярко-зеленый лес, тянущиеся по краю их, домик на опушке со струей дыма, тянущегося в воздухе, свежий аромат цветов – все это мы не только видим и обоняем, но в нашей душе возникают мысли о том, что нечто растет и цветет, понятие о причинах, поддерживающих и толкающих рост растения, а также об идее свободного его развития. Эстетическое настроение, в которое мы погружаемся, созерцая наглядную действительность, вызывается, по крайней мере, в такой же степени благодаря мыслям, как и благодаря созерцанию. Требование наглядности в эстетике должно было оказать совершенно исключительное роковое воздействие на музыку и поэзию. Здесь привело оно к признанию негодности или малой ценности музыки без текста. Абсолютная и чистая музыка, которая еще Шопенгауэру представлялась глубочайшим из всякого рода искусств, была осуждена как чистая форма, как чистый звук. Лишь опера, музыкальная драма или программная музыка могли придать звукам характер наглядности и служить посредником передачи содержания. Свой наибольший триумф натурализм праздновал в том виде поэзии, материал которой как бы нарочно для того создан, чтобы наглядно выражать мысли. Роман, драма и сценическое искусство конкурировали в выполнении требований наглядной правды. Чистое зрительное или слуховое созерцание было вполне достаточным, чтобы вызвать полное впечатление, а идеи, даже в самом скромном виде, были запрещены.
А между тем именно поэзию и можно привести в доказательство того, что идеи находят здесь свое место. Следует только обратиться к наблюдениям читателей и слушателей. Нередко мы знаем, о чем идет речь, понимаем положение, поведение и характеры действующих лиц, но соответствующее или наглядное представление мыслим лишь случайно. Уже в 18 столетии знали, что требование полной наглядности не выполнимо, что образные представления, которые возникают при чтении и слушании поэтических сочинений, очень далеки от картин действительности. Интересно отметить, что ко времени возникновения новой психологии мышления появилась обратившая на себя внимание книга Теодора Мейера о законах стиля в поэзии, в которой известное положение Горация было отвергнуто независимо от какой бы то ни было экспериментальной психологии. Уже здесь было показано, что при наслаждении поэтическим творчеством мы часто удовлетворяемся чистым знанием об отмеченных предметах, не представляя их наглядно.
