Изучая материалы, Максим заочно познакомился со всеми известными фигурантами дела по данным им характеристикам и фотографиям. По своему же опыту общения с задержанными он знал, что после недели-двух нахождения в неволе и то, и другое уже нисколько не соответствует действительности. Эти изменения поначалу едва заметны, но за очень короткий период времени они оставляют от человека лишь его плохую копию - копию человека прежнего, свободного и во многом независимого. Но всё-таки Пучкина он не узнал. На фотокарточке в уголовном деле был запечатлён молодой человек, с сухим, худыми болезненным лицом, бледной кожей и отражением надежды в огромных испуганных, буквально распахнутых глазах. В анкетных данных указывалось, что подозреваемому не так давно исполнилось двадцать пять лет.
В двухместной палате, на койке, изголовьем упирающейся в широкое окно, сидел, держась за живот, истощённый старик. Худоба его была настолько кричащей и выпирающей, что создавалось впечатление, что спортивный костюм, в который он был одет вместо больничной пижамы, свободно висел на какой-то угловатой конструкции из сучковатых палок и гнутой арматуры. И из этой всей нелепой конструкции, выпирал такой огромный живот, что можно было ожидать скорого момента, когда он отвалится от того, что почти уже ничем не напоминало человеческое тело. Седые, очень редкие волосы были прилежно придавлены, прилизаны к гладкой, блестящей коже черепа смертельно больного человека.
Пучкин смотрел в окно и что-то пил мелкими частыми глотками из истрескавшейся эмалированной кружки, держа её большой костистой рукой. Другой рукой он бережно придерживал свой огромный выпирающий живот. Толстые вены рук узлами оплетали отчётливо заметные под тонкой кожей кости и жилы, и были больше похожи на ветви лиан, паразитирующих на изнемогающем, умирающем древе, чем на органы живого организма.
Не менее сильно поражала зрителя кожа старика. Иссечённая длинными, тёмными морщинами, коричневая она, словно кора, покрывала тело старца. По какой-то необъяснимой причине ногти на руках этого почти человека были белыми, и нелепо выделялись на этой общей угловатой конструкции, словно пятна фосфоресцирующей краски.
Когда он обернулся к вошедшим, его по-прежнему распахнутые, но уже глубоко ввалившиеся в огромные глазницы, глаза, казалось, больше реагировали на звук, чем на движение или предметы. Так смотрят слепые люди. И в этом взгляде при всём старании уже невозможно было прочитать никакой надежды. Лишь пустую отрешённость и безразличие.
