Soyez béni, mon Dieu, qui donnez la souffrance
Comme un divin remède à nos impuretés…
«Bénédiction»
Благодарю, Господь! Ты нас обрек несчастьям,
Но в них лекарство дал для очищенья нам…
«Напутствие» (Перевод В. Левика)
Таким Бодлеру представляется смысл его творчества и неизбежная в таком случае участь автора – участь парии (как говорил А. де Виньи) или «проклятого поэта» (как позднее скажет П. Верлен). Эту судьбу Бодлер предощущает с юности.
Уже в 18 лет он не разделяет господствующих литературных вкусов, резко негативно оценивая самых читаемых из современных авторов, особенно Эжена Сю, который ему «смертельно скучен» (il m’a ennuyé à mourir): «…tout cela est faux, exagéré, extravagant, boursouflé… je suis dégouté de tout cela…» («…все это фальшиво, раздуто сверх всякой меры, нелепо, напыщенно… у меня это вызывает отвращение…»120). Его читательские пристрастия складываются тоже часто вразрез с общепринятыми: он восхищается психологическим романом Сент-Бёва «Сладострастие» (1834), который далеко не всеми был оценен в момент публикации. Под впечатлением этого романа и поэзии Сент-Бёва, в обращенном к Сент-Бёву восторженном стихотворении Бодлер говорит об Одиночестве и Меланхолии как о спутниках своей жизни, отмеченной даром «преобразить страдание – в истинное сладострастие»121:
L’art cruel qu’un Démon en naissant m’a donné,
De la douleur pour faire une volupté vraie, –
D’ensanglanter son mal et de gratter sa plaie.
A Sainte-Beuve
(Жестокое искусство, которое при рождении дано мне Демоном,
Чтобы преобразить страдание в истинное сладострастие,
Чтобы боль истекала кровью, бередить свою рану.)
Повинуясь этому Демону сладострастия, Бодлер причисляет себя к тем, кто отдается магии «сладострастия в страдании»:
Tous les etres aimés
Sont des vases de fiel qu’on boit les yeux fermés,
Et leur coeur transpersé que la douleur allèche
Expire chaque jour en bénissant sa flèche.
A Sainte-Beuve
(Любимое существо –
Это сосуд с горьким напитком (букв.: с желчью),
который пьешь, закрыв глаза,
А его раненое сердце, завороженное болью,
Умирает день за днем, благословляя стрелу.)
Стихотворение можно прочесть как некую декларацию о выборе поэтического лейтмотива – культивируемого, лелеемого страдания, и лейтмотивом этим действительно пронизано творчество поэта в целом, а особенно настойчиво он акцентируется в целой серии «Сплинов», в «L’Héautontimorouménos», в «Алхимии страдания» и многих других. Подобный выбор трудно не счесть довольно рискованным, если не сказать экстравагантным, даже если в реальной личной жизни поэта были побуждающие к нему причины, но Бодлер настаивает на нем, обосновывая тем, что, будучи отлитым в поэтическую форму, страдание исцеляет и умиротворяет душу. К этой мысли о волшебной силе «странной» красоты он многократно возвращается в своих статьях о литературе, особенно в связи с творчеством Эдгара По и Теофиля Готье.
