Торговец сжалился над Александром и пригласил к себе в лавку; он показал ему, как стрелять из кремниевого ружья и справляться с отдачей, как держать оружие, преодолевая преграду, чтобы не разрядить его в себя, как сохранять порох сухим в сырую погоду, как избежать вспышки.
Александр слушал его с таким выражением восхищения и признательности на лице, что на него было почти неловко смотреть. И Дюма на всю жизнь сохранил глубокую благодарность этому оружейнику.
Да и как его мать могла думать, что сделает сына скрипачом, если он, встав на рассвете, убегал в старый королевский лес и пропадал там весь день?
Напрасно она била сына, доводя его до слёз по вечерам; ей не удавалось заставить Александра играть, ибо она отказывалась расходовать две свечи, которые приходилось ставить в ручной подсвечник, чтобы освещать папку с нотами, и, естественно, по этой причине Александр возвращался домой с наступлением темноты. Гуляя в лесу в любую погоду, он приучил себя переносить холод, дождь, снег и до конца своих дней не знал, если можно так выразиться, что такое болезни. Но бродяжничество на свежем воздухе возбуждало аппетит, и Дюма ещё сильнее страдал от голода.
Да и как она могла сделать скрипача из мальчишки, который всё своё время проводил в лесу, устраивая ловушки на зайцев, ловя птиц на дощечки, намазанные смолой, а жаворонков и белок — на приманки?
С каждым днём Александр всё более ловко обманывал сторожей охотничьих угодий. Иногда он указывал им ловушку, им самим тайком устроенную, приобретая тем самым репутацию честного малого, и сторожа, вместо того чтобы подозревать Дюма, ему доверяли.
В огромном лесу орудовали и другие браконьеры; Дюма быстро подружился с ними, и они научили мальчика множеству уловок: например, ловить сойку и живьём её ощипывать; на её крики с расстояния примерно в одно лье слетались все птицы, и оставалось только накинуть на них сеть, в то время как они забавлялись, забивая клювами уже беззащитную жертву.
Прочитав спустя много лет Фенимора Купера[52], Дюма узнал себя в его трапперах[53]. Когда Дюма расписывал свои охотничьи подвиги в России, Африке и Швейцарии, некоторые читатели отмечали, что он — обыкновенный браконьер. Дюма стрелял по зайцу, стоявшему на месте. Подстреливал куропатку на земле, а не в воздухе, как полагается истинному охотнику.
Дюма действительно стрелял дичь с единственной мыслью её съесть, и охотой это никак не назовёшь.
Да, Дюма мечтал об одном — наесться досыта. Поймав дюжину птичек, он тотчас насаживал их на вертел и зажаривал; он доставал из кармана кусок хлеба, чтобы не потерять ни единой капельки жира, капающего из крохотных скелетиков, и только мысль о матери, которая ужинает сейчас дома вчерашней похлёбкой, портила ему удовольствие.
