Кровь волной хлынула изо рта. Но глаза еще понимали. И ненавидели.
— Твой хозяин ждет тебя в аду; иди, служи ему там.
Глаза потухли.
Бен взял его ключи; потом сомкнул пальцы мертвого на рукоятке шпаги.
— Бог тебя простит.
Затем он отправился на поиски Калдера. В дом вошли сводня и ее подопечная-шлюха. Уходят: Постум и Мальчик. Выйдя, Бен вымазал мелом дверь.
Саутуарк, Хэллоуин[304] 1604
Два мальчика разговаривали в большой комнате, пустой, как любой чердак. Тимминс, в ночном халате, сказал:
— А ты, в обмен на целый мир, могла бы?[305]
«Пройтись ночью по кладбищу? Взобраться на дерево?» Так говорят дети, чтобы найти предел их мира, его самое далекое от середины место: О от I. «Ты бы убил человека? Если он убивал детей?»
И Калдер, с расческой и зеркалом:
— Вы — разве нет?
— Нет, видит свет небесный!
Второй улыбнулся.
— Чтобы бы небесный свет не видел, я дождалась бы темноты.
Бен наблюдал из артистической уборной: пьеса Уилла о венецианском мавре. Не безгрешная, конечно. Один мошеннический трюк с платком чего стоит! Тем не менее в фаворе: завтра будут играть в Уайтхолле перед королем. Подстриженная живая изгородь. И все-таки подстриженная плохо — есть цветы, есть и шипы. Но его захватило. «Поет: Ах, ива, ива, ива...[306]» Но это мальчик. Не ангельский голос, спорить нечего: его красота в хрупкости. Устремившееся вверх слабое пламя свечи, которое может задуть любой мужчина.
Он подумал, что должен уйти, прежде чем дело дойдет до подушки.
Но Дездемона, в пьесе умирающая, оживет, встанет и изящно примет комплименты. Съест силлабаб[307]. (Вот почему юный Тимминс любил играть при дворе. Закончит как Фальстаф, но его это не беспокоит). Он расширит свой мир, круги от него распространятся наружу. Он сможет лежать с тем, с кем захочет или любить без ответа; может болеть, ссориться или радоваться; ненавидеть, учиться, горевать, путешествовать — и вырасти таким же круглым, как сам Бен: пока круги не закончатся на том берегу.
Это то, что сделали он и Калдер: оставили одну судьбу провидению.
И Рейф? Ему отпустили грехи (хотя это очень сомнительно, боялся Бен). Он сидел в своем чердаке, как червяк в ореховой скорлупе. Много читал; хорошо играл на сцене; начал исправлять старые пьесы. Но еще не показал ни одну. Только говорил, что иногда видит плохие сны.
В тайне, которая отмечала все это сырое лето, Бен привел священника к уголку Питера на клочке ничьей земли. Он могилы несло кошачьим дерьмом и разложением. Но Рейф прошелся по ней с граблями, выполол сорняки, и сделал каменную пирамидку. И он носил траур. «
