«Введение» к «Аграрной истории Древнего мира» дает достаточно определенные основания предположить, что — в конечном счете — М. Вебер был склонен возводить все эти противоположности к «индивидуализму», проявившемуся, согласно его гипотезе, еще и «как форма владения стадами со всеми его последствиями», который дал о себе знать уже в древнейшей истории у «западных народов», но «отсутствует у народов азиатского Востока» (2, 1–2). Дело в том, что, согласно М. Веберу, «для поселений европейского Запада, в противоположность поселениям культурных народов азиатского Востока, общим является то, что… на Западе переход к окончательной оседлости есть переход от сильного преобладания скотоводства или, еще точнее, разведения молочного скота, над земледелием к перевесу земледелия над совместно с ним существовавшим скотоводством, а на Востоке, напротив, это есть переход от экстенсивного, следовательно, связанного с переходами с места на место землепользования (к интенсивному земледелию без разведения молочного скота» (2, 1). «Эта противоположность, — оговаривается М. Вебер, — относительная… Но, поскольку она существовала в историческое время, значение ее было достаточно велико. Ее последствием было то, что присвоение земли в собственность у европейских народов всегда связано с выделением на занятой общиной территории определенных пространств под пастбище и предоставление их в исключительное пользование более мелким общинам, тогда как у азиатов, напротив, этот исходный пункт и тем самым и обусловленные им явления первобытной «общности полей» (Flurgemeinschaft), напр., западное понятие марки и альменды, отсутствуют или имеют другой экономический смысл. Поэтому элементы общности полей в деревенском строе азиатского Востока… носят совсем иной отпечаток, чем в Европе» (там же), где специфическая «форма владения стадами» имела далеко идущие последствия, в частности — выделение части общинной земли в «исключительное пользование» небольшим («более мелким») общинам, внутри которых складывались особые правила землепользования, открывавшие некоторый простор для индивидуальной инициативы общинников, что привело впоследствии к далеко ведущим внутриобщинным метаморфозам.
Так в рамках изначально общинного землевладения и землепользования, имевшего характер того, что правоверный гегельянец назвал бы «немой всеобщностью», где не были различимы индивидуальные голоса, мало-помалу проклевывалось «индивидуалистическое» начало, которое, как оказалось, было чревато далеко идущими последствиями для западного типа «общинности», утвердившегося как в рамках деревенских, так и — в особенности — городских общин, вступавших в различные «союзы» друг с другом, чтобы в конце предстать в виде «общества» в современном смысле этого слова. Этот исторический процесс многовековой эволюции западного общинного «духа», оказался, по М. Веберу, судьбоносным для всей культуры Запада, предопределив ее коренную — «типологическую», пользуясь веберовским словоупотреблением — противоположность культуре Востока. Таковы, согласно веберовской концепции, заявленной уже на первых двух страницах «Аграрной истории Древнего мира», корни изначальной дивергенции Востока и Запада, в рамках которой вершилась вся последующая история Европы и Азии.
