Настораживает одно: как бы его медлительность теперь не обернулась зазнайством, сознанием своей нужности, своей роли (ничтожество легко впадает в величие), а он не начал вести себя так, будто оказывает ей огромную услугу. И другое, похуже, как бы он, освоившись, не попер на нее. Вот тут-то и пригодится хомутик, и война ей предстоит еще немалая, но освоиться - это время, а он, как практик, большой тюфяк, если закрыть глаза на земельные грабежи в Этрурии. А если открыть? Но каким бы Теодат ни был, он для нее остается наилучшим вариантом. Ей просто надо поближе его подозвать и получше, повнимательнее рассмотреть при ярком свете, а не в тени аллей. Двоюродный братец, формальный правитель, такой же, как Аталарих. Она привыкла править фактически при подставной фигуре, чучеле, набитом соломой. Старое чучело износилось, излохматилось, выцвело, непохоже на стража, и вороны не боятся его, вот-вот свалится, новое, свежемалеванное, странное, уже почти готово и лежит в мастерской; наступит день, и его выставят на палке сторожить от охамевших хищных птиц большой огород - Италию. Надо осторожно намекнуть ему на его чучельское призвание. Он боится не справиться с делами - может не бояться, потому что с делами будет справляться и справится по-прежнему она. Теодат понимает: ему остается корона и видимость первого лица на второй роли; не долго же его продержали под наркозом самообольщения, упоения перспективой - ровно столько, сколько хватило на кокетничанье своими способностями. Девочка считает себя хорошенькой, а говорит: дурнушка, набиваясь на комплимент, а ей ни критики, но и ни комплиментов, а только осаживают: дескать, под венец никто и не зовет, можешь не расстраиваться.
Вот и Теодата гладили, чесали да и мордой об забор. Амалазунта решилась сделать это именно теперь, а не после выборов, как намеревалась сначала (по поведению рыбки было видно: клюнет), чтоб между ними была полная ясность и каждый встал на свое место и не давил ног другому. Еще пусть запомнит: ее визит - тайна, они теперь связаны, почти союзники, и решать надо поскорей.
Теодату самому интересно оттого, куда он заехал. Жил тихо, мирно, ни в ком но искал и в нем не искал никто. Писал, читал, поучал землю стоять на месте, а солнце двигаться по небу, звезды спокойно висеть, чувствовал счастье: они его слушались. Ребята, они меня слушаются - говорил. И вот ходит и носит в кармане яд. Амалазунта запаслась неплохой гарантией - его смертью в случае неудачи. Тогда в удаче он заинтересован больше нее. И будет рылом рыть землю для победы, но и о спасении подумать не помешает. Как лазейка остается словесный договор с Гипатием и Деметрием, не скрепленный ничем, даже обыкновенным честным словом, продажа Этрурии Юстиниану за сенаторское кресло. Но там с ним будут говорить, пока он с положением, владелец, пока земля не конфискована. Стоит провалиться, теряется земля, и император машет рукой. Более реально грубо и просто удрать на корабле с деньжатами, которые имеются. Приготовить корабль и сразу после совета или с самого совета выйти под предлогом мочеиспускания и - бегом по лестнице в развевающемся хитоне на пристань. Так вот: все эти страхи очутиться в яме со зверьми или потерять землю, сенаторское кресло в Византии под крылышком всемогущего всеблагого, как бог, Юстиниана могут окупиться шансами на поруку, и каков шанс на нее? Десятый раз задает он себе этот вопрос и десятый раз оставляет его без ответа. Даже взял в руки свинцовую палочку и чертит ею, на листе пергамента: лучше думается. Но ответ, даже если б он был, ничего уже не решал. Доверяя порыву, пошел он на аферу, доверяя порыву, секундному обстоятельству, способности мгновенно среагировать следует и продолжать.
