И вот Федя в одиночной камере увидел искусство. Когда тюремщики втолкнули его в камеру, то он упал лицом как раз на журнальный вкладыш на полу.
Федя покосил глаза и увидел, что его лицо лежит на берегу. А у берега течёт синь-река, не глубока — не широка, а за рекой — берег другой. Там горы далёкие, вершины высокие, лугами цветущие, высо́ко зовущие.
А на ближнем берегу росла трава, и на ней лежало Федино недоразвитое лицо, прежде не знавшее живописи и облаков.
Он потянулся рукой в реку, и та потекла вокруг руки, а Федя удивился, что как просто бывает искупать руку в синей реке. И теперь его ладонь, как остров из загорелого жилистого камня посреди воды.
Тут какая-то букашка поползла по берегу, а затем и через реку, запросто, будто по суше.
Она переползла воду и скрылась за горами в дырочку под унитазом.
Дырочка была ещё меньше букашки, и та потрепыхалась, протискиваясь. Федя спокойно наблюдал её трепыхания.
Встав утром с кровати, он опять увидел её. Теперь она ползала в унитазе по гладкой стенке и, заметив человека, замерла.
Феде стало интересно, живая ли она теперь. Он тронул её пальцем. Букашка испугалась, хотела вылезти, но стенка была слишком гладкой.
Тогда он очень осторожно взял её кончиками толстых пальцев и положил на пол у дырочки.
Она опять притворилась неживой, и он нарочно отошёл. Тогда она ожила и скрылась в дырочку.
— Инфузория… — басом подумал Федя. Он помнил из школы про какую-то козявку, и теперь решил, что, наверное, это она.
Реку с берегами и остальным миром он приклеил над серой кроватью, рядом с иконкой. Перед иконкой полагалось каяться каждому смертнику, но Федя ничего этого не понимал.
Он подолгу стоял и смотрел на реку.
День смотрел, два смотрел, иногда водя по ней пальцем, купая его в реке.
А на третий день в окошко под потолком так ярко засветило солнце, что оно попало и на пейзаж, и на иконку.
И он тогда подумал: что же это такое ценное, если накрепко приклеено рядом с синей рекой?
И он вгляделся в ясные глаза, а они — со скорбью и любовью следили за ним; в какой бы угол он ни отходил, они смотрели как раз на него — со скорбью и любовью.
Федя знал, что на иконке Спаситель, но кого и как Он спасал, не знал Федя.
Однажды он подошёл к Спасителю близко и напрямую спросил в ясные очи:
— Ты взаправду меня любишь?
А Спаситель только смотрел и не говорил, но Федя ещё не помнил такого случая, чтобы кто-нибудь и когда-нибудь на него, Федю, смотрел так внимательно и уважительно, что дыхание дрогнуло в груди.
