– И долго ты собираешься там сидеть?
– А ты папе не скажешь?
– Скажу.
– Тогда не вылезу.
– Что за агрессивный ребенок! – воскликнула баба Женя.
А я слюнявил палец и выводил им на полу каракули.
– Правильно, с грязного пола – и в рот. Вылезай.
Но я был неумолим.
– Хочешь сидеть – сиди. Идем, Женя.
Тапочки и туфли удалились. Через некоторое время, убедившись, что поблизости никого нет, я вылез из-под кровати и подкрался к кухне.
– Знаешь, когда они вошли, у меня аж сердце дрогнуло, – призналась баба Женя.
– Да… Но обычно они приходили по ночам, – отозвалась бабушка, понизив голос.
– Днем тоже. У нас соседа, помню, забрали, когда он домой на обед пришел. Обыск длился шесть часов. Меня тогда понятой позвали...
Грозно насупившись, я прошел по кухне к наружной двери. Бабушки проводили меня взглядами, не обронив ни слова.
Во дворе играла Аллочка. Ну, сейчас ты у меня получишь! Сжав кулаки, я понесся на нее.
– Предательница!
В последний миг она успела оглянуться, глаза испуганно расширились. Я врезался в нее. Аллочка отлетела в сторону, упала. Ее худые коленки проехались по земле и сразу почернели.
– Молодец! – рядом очутились Вадик и Юрка. – А ну, врежь ей еще!
Аллочка поднялась, подскочила ко мне и, закрыв глаза, толкнула кулачками. Но слабо, я почти не почувствовал.
– Ах, так?! – набросившись, я повалил ее на землю.
– Дай ей! Вот так! – подбадривали Вадик и Юрка.
Несколько раз я ударил Аллочку и встал. Она лежала на земле неподвижно, закрыв лицо руками. Затем медленно поднялась, вытерла слезы и сопли на грязном лице.
– Мама! Папа! – жалобно закричав, побежала домой.
– Ее мама в больнице, а папа – ханыга, – сказал Юрка.
Подобострастно я смотрел на братьев. Ждал, когда похвалят.
– Чего вылупился? Иди отсюда!
Обиженно я повернулся и пошел. За спиной вдруг раздался глухой хлопок, что-то обожгло правую руку у локтя. Вскрикнув, я обхватил локоть, медленно отвел руку – на ладони лежала металлическая скобка.
– Иди-иди, жидок, – сказал Юрка, опуская рогатку. Он был доволен удачным выстрелом.
Ком подкатил к горлу. Со всех ног я понесся домой – жаловаться, но, вспомнив о случившемся, свернул к дороге.
Убегу! Навсегда! Куда угодно, где меня никогда не ударят и не обидят, а будут только любить и жалеть. Подбежал к дороге и остановился.
Там куда-то спешили пешеходы, мчались троллейбусы и машины, в небе летел самолет. Никому в этом мире до меня не было дела. Я развернулся. Подошел к свалке, сел на корточки и тихо заплакал.
