А я смотрел на неё, и что-то сломалось во мне во второй раз.
Примерно через год, после пятидневного запоя, отлёживаясь на диване и втыкая в сомнительные приключения французских «Ямакаси», параллельно полируясь пивом, я вдруг с ясной уверенностью понял, что мне немедленно нужно повеситься.
Голос, прозвучавший в голове, сначала вверг меня в дикий ужас. Иррациональность происходящего захлестывала через край.
-Возьми веревку и повесься прямо сейчас. Иди на кухню и ищи веревку.
Я вскочил в панике, и бросился к крану с холодной водой. Голос замолчал. Но как только я на дрожащих ногах вернулся в комнату, голос насмешливо произнес.
-Тогда спрыгни с балкона. Я тебе приказываю.
Страх который я испытал, я не желаю испытать даже злейшим врагам рода человеческого. Вызвонив Вику, в панике обдолбавшись всеми возможными успокоительными средствами, я кое-как заснул.
Чтобы с утра обнаружить, что теперь я боюсь остаться дома один. Ездить на лифтах и тесных маршрутках, а внутри появилось тягучее желание сброситься с соседнего тринадцатиэтажного дома, откуда в пору моей молодости довольно лихо спрыгнул один неплохой человек.
Панические атаки стали так же постоянны, как сериалы про ментов на канале «НТВ».
Два года я жил на таких сильных транквилизаторах, от которых в ужасе бы отшатнулся пациент дурдома.
Когда я бухал, страх отступал. Причём в самой идиотической манере я пытался играть с огнём.
Полупьяный, я поднялся на тринадцатый этаж дома, который с потусторонней силой звал меня спрыгнуть с него, и свесившись с балкона, отчётливо понял, что сил взобраться обратно не хватит.
Морган Фриман в белоснежном костюме, укоризненно покачав головой, позволил Охотнику и Цлаву вышедших вовремя в коридор, прибежать на мои истошные крики и помочь мне взобраться на балкон.
А жизнь набирала обороты.
К работе, которая перманентно вгоняла меня в жесточайшую депрессию юный, растущий организм в конце концов привык.
Несмотря на грязь, ставших такими родными для меня крыс, которые разбегались при ежедневной уборке мусорных контейнеров, указания Полковника, с одной извилиной от фуражки кою его ушастая голова и торчащие из носа седые волосы имели честь носить двадцать лет в танковом полку, и презрительные взгляды сосок из ИТР я нашёл в ней даже какую-то долю очарования.
Много лет спустя, перечитав мемуары Наташи Кампуш, я понял какими детскими были мои переживания по поводу вечно промасленных перчаток и вонючих носков, чей аромат можно было запечатывать в банки и перебрасывать через линию фронта с целью отравления первого эшелона обороны.
