2.3. Субъект права в постмодернизме
Проблема субъекта права - одна из актуальнейших в современной юридической науке и не случайно она становится приоритетной в деконструктивистской программе постмодернизма. Ее особая актуальность, как представляется, связана, прежде всего, с изменением представления о человеке в современном мировоззрении и изменением фактического положения человека в современном обществе. С одной стороны, человек все больше отчуждается от результата своей деятельности, в том числе, от политикоправовых явлений и процессов. С другой стороны, возрастает осознание недопустимости этой тенденции. В связи с этим постмодернисты провозгласили «смерть субъекта», понимаемую как тотальное поглощение человека структурой (начиная от грамматики и заканчивая политическими институтами), которая не просто дисциплинирует его (в смысле дисциплинирующих практик М. Фуко), но превращает его в винтик, место или функцию в системе[97]. Одновременно они противопоставляли «реализм» тотального господства структуры над человеком идеям просветителей, полагавшим, что человек, наделенный Разумом, сам, по своему усмотрению, творит социальные (материальные и духовные) условия своего бытия. Собственно говоря, пафос постмодернистской критики направлен на развенчание этого просветительского мифа и, в конечном счете, на освобождение субъекта от власти структуры[98].
Первым заявил о «смерти субъекта (автора)» в 1968 г. Р. Барт[99], хотя эта тема во Франции известна еще со времен Малларме. Кто говорит посредством письма: конкретный человек, писатель, исповедующий определенные представления или общечеловеческая мудрость? Узнать это нам никогда не удастся, утверждает Барт, по той причине, что в письме как раз и уничтожается всякое понятие о голосе, об источнике[100]. В отличие от Нового времени, когда появляется идея автора (с ее помощью объяснение текста ищется в его создателе), сегодня произошло обезличивание письма и, как следствие, язык встает на место автора. Сам текст - это многомерное пространство, сотканное из цитат, отсылающих к многочисленным источникам. Поэтому во власти автора лишь «смешивать» различные виды письма, а его «внутренняя сущность» - уже готовый словарь, где одно слово объясняется через другое слово[101]. Но это отчуждение автора от его произведения оборачивается «восстановлением в правах» читателя, так как только в нем текст, «сложенный из множества разных видов письма, происходящих из различных культур и вступающих друг с другом в отношения диалога», в котором постоянно порождается и тут же улетучивается смысл, обретает единство. При этом сам читатель - это обезличенный человек «без истории, без биографии, без психологии»
