— Во всякомъ случаѣ мнѣ чрезвычайно странно слышать, какъ въ нѣкоторыхъ кругахъ грязнятъ репутацію большой фирмы. Вы, миссъ Пальмъ, — еще почти дитя и, само собой разумѣется, ничего не понимаете въ подобныхъ дѣлахъ. Вы не можете знать, какимъ вліяніемъ пользуется имя Дженкинсъ въ коммерческомъ мірѣ. Но тѣ, кто дѣлаетъ себя распространителемъ подобной клеветы, должны были бы подумать объ этомъ и поостеречься.
Это замѣчаніе прозвучало довольно сурово, но вовсе не убѣдительно. Вѣдь никто еще не высказывалъ сомнѣнія въ силѣ и вліяніи Дженкинса, но находили лишь, что это вліяніе зловредно. Фрида конечно не имѣла представленія о томъ, какого рода были дѣловыя отношенія у Дженкинса съ домомъ Клиффордъ, но уже одно сопоставленіе обоихъ именъ рядомъ глубоко испугало ее.
— Вы сердитесь на меня за неосторожно высказанныя слова о вашемъ дѣловомъ другѣ, — тихо сказала она. — Я безъ всякой задней мысли лишь повторила то, что слышала, и то выраженіе пастора Гагена касалось лишь опасности, грозящей нашимъ переселенцамъ отъ подобныхъ предпріятій. Пасторъ ежедневно собственными глазами видитъ въ Ныо-Іоркѣ, какъ глубоко это врывается въ горе и радость тысячъ людей. Конечно вы не можете знать это — вѣдь интересы вашего торговаго дома далеки отъ подобныхъ спекуляцiй.
— Ну, а откуда же вы-то можете такъ точно знать? — спросилъ Зандовъ съ насмѣшкой.
Впрочемъ послѣдняя прозвучала нѣсколько принужденно. Этотъ разговоръ становился Зандову непріятенъ, однако онъ не дѣлалъ попытокъ покончить съ нимъ; въ разговорѣ было нѣчто, что, вопреки его волѣ, возбуждало его и влекло къ себѣ.
Фрида все болѣе и болѣе освобождалась отъ своей сдержанности; видимо тема разговора чрезвычайно интересовала ее, и ея голосъ зазвучалъ глубокимъ волненіемъ, когда она отвѣтила:
— Я только разъ, одинъ единственный разъ видѣла картину такого бѣдствія, но она неизгладимо запечатлѣлась во мнѣ. Во время моего пребыванія въ Нью-Іоркѣ насъ посѣтила группа переселенцевъ. Это были нѣмцы, за нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ направившіеся на Дальній Западъ Америки и теперь возвратившіеся оттуда. Они, правда, черезчуръ легкомысленно повѣрили разглагольствованіямъ безсовѣстныхъ агентовъ и оставили все, что имѣли, въ лѣсахъ Запада — большую часть своихъ родныхъ, которые погибли, не вынесши суроваго климата, все свое достояніе, свои надежды, жизнерадостность, — словомъ, все! И вотъ теперь они обратились за совѣтомъ и помощью для возвращенія на родину къ тому самому нѣмецкому священнику, который предостерегалъ ихъ тогда и которому они тогда — увы! — не повѣрили. Было страшно видѣть полную надломленность и совершенное отчаяніе этихъ еще недавно сильныхъ и мужественныхъ людей, слышать ихъ жалобы! Я никогда не забуду этого.
