— Хорошо, пусть будет так, я принимаю твою услугу, я дам тебе богатую свиту из своих собственных слуг, и ты уедешь завтра.
— Нет, господин, так делать нельзя, можно все испортить, — возразил Самуд. — Я хочу не блистать, а служить тебе. Меня знают в Калькутте, знают, что я простой купец, а если я приеду с княжеской свитой, будут допытываться, доискиваться. Любопытство изобретательно, будут шептать, а потом и громко говорить, что ты просил губернатора о мире. Только один Уоррен Гастингс должен знать про все, больше никто, а главное, твои здесь не должны знать, что ты первый заговорил о мире… Мне ничего не нужно, господин, кроме нескольких строк, доказывающих губернатору, что я твой посланный.
Типпо Саиб хлопнул в ладоши и велел подать письменные принадлежности.
— Скажи мне, что писать, — обратился он к Самуду, положив на колени четырехугольную доску, украшенную камнями, и взяв перо.
— Пиши, господин: «Податель этого письма уполномочен мною заявить губернатору Индии, Уоррену Гастингсу, что я согласен заключить мир при условиях, которые он изложит».
Типпо Саиб написал крупными буквами на довольно правильном английском языке продиктованное Самудом письмо, подписал свое имя и передал ему лист.
— А какие условия ты предполагаешь? — спросил он.
— Очень простые: англичане должны признать твое владычество во всех землях вплоть до этих гор и не требовать, чтобы ты возвратил что-либо из завоеваний твоего отца в Карнатике, затем они должны признать тебя падишахом всех магометан…
Глаза Типпо Саиба загорелись.
— Ты думаешь, что Уоррен Гастингс согласится на такие условия?
— Думаю, что да, — отвечал Самуд.
Типпо Саиб изумленно посмотрел на него.
— Кто ты? — полюбопытствовал он. — Ты не тот, кем кажешься.
— Я человек с открытыми глазами и ушами, научившийся смотреть и слушать, что не все люди умеют.
— А если ты меня предашь? — мрачно предположил он.
— Зачем предавать, когда ты сам признаешь, что мой совет согласуется с твоими собственными желаниями? И какие у меня причины не передать твое поручение губернатору, который может решать как захочет?
— Ты прав, Самуд! — воскликнул он. — Каждое твое слово выражает мои собственные мысли. Когда ты выполнишь что обещаешь, приходи опять ко мне и, клянусь пророком, ты будешь моим первым визирем и никого не будет выше тебя в моем государстве.
Самуд покачал головой.
— Оставь меня таким, каков я есть, — заявил он, — кто высоко поднимается, тот может низко упасть. Ты дал мне высшее, что мог, — жизнь, и на что мне твои почести и сокровища, если бы тебе вздумалось когда-нибудь отнять у меня этот подарок?
