(...) (с. 128-129).
Я очнулся в каком-то большом сарае, похожем, из-за множества столбов-подпорок, на крытый рынок. С наслаждением почувствовал, что кто-то поит меня вином с водой. Открыв глаза, я видел склонившееся надо мной лицо старого солдата с седыми усами, который, приподняв мне голову, держал у моих губ стакан.
— Ну что, вроде получше стало? — спросил он приветливо.
А я непроизвольно улыбнулся ему от одной мысли, что еще жив. Грудь и левое плечо мое были туго забинтованы и горели как в огне, но меня это не заботило — ведь я был жив!
Я стал рассматривать перекрестья толстых балок над головой и черепицу, через которую во многих местах проникал свет. Потом начал вертеть головой и понял, что нахожусь в одном из больших амбаров, где местные пивовары хранят бочки и повозки. Кругом, на матрацах и соломе, — бесчисленные раненые, а в середине, на большом кухонном столе, военный хирург с двумя помощниками в рубашках с засученными рукавами отпиливали ногу какому-то стонущему страдальцу. За ними возвышалась целая груда рук и ног. Можете вообразить, какие мысли это навевало.
Пять или шесть солдат-пехотинцев поили раненых из кружек и стаканов.
Но все же самое сильное впечатление на меня произвел хирург, тоже в рубашке с засученными рукавами, который резал и резал, не глядя по сторонам. У него был большой нос и впалые щеки, и он все время бранил за медлительность своих помощников, которые подавали ему нож, щипцы, корпию, бинты и не поспевали стирать кровь губкой. Ругался он зря, потому что работа у них шла бойко: меньше чем за четверть часа они отрезали две ноги.
Сзади, за столбами, стояла большая повозка с соломой.
Когда на стол положили русского в мундире, как у карабинера, молодца ростом, по крайней мере, шесть футов, с пулевым ранением шеи около уха, а наш хирург потребовал ножи поменьше, чтобы что-то сделать с раненым, мимо прошел кавалерийский военный врач с бумажником в руке — маленький, толстый и весь рябой. Он остановился у повозки.
— Эй! Форель! — весело крикнул он.
— А, это ты, Дюшен? — ответил наш, обернувшись. — Сколько раненых?
— Семнадцать или восемнадцать тысяч.
— Ничего себе! С утра все нормально?
— Ну да. Я ищу какой-нибудь кабак.
Наш хирург вышел из амбара, чтобы пожать руку собрату по профессии. Они стали спокойно беседовать, а помощники, воспользовавшись передышкой, решили выпить по стакану вина. Русский на столе только ворочал глазами, с видом отчаяния.
