Громко затрещал пускач, с озера взлетели белогрудые, чернокрылые чайки, подняли жалобный писк, низко понеслись над водой. С кочкарника взмыл чибис, стал делать круги, беспокойно выкрикивая: «Чьи вы? Чьи вы?» Будто хотел узнать, что это за люди, нарушившие тишину плеса.
— Расплюешься, Кириллушка, — сказал Федину Артем Артемыч, ставя ногу на ступеньку своего гусеничного Т-64. — Расплюешься. Мой гадальный горшок верней твоего барометра. Так-то, драгоценный. А окончательный баланец скажешь мне ввечеру, когда будем дома.
Вокруг уже стоял сплошной гул моторов, и трудно было что-либо расслышать. Механизаторы, прощаясь, помахали друг другу руками и разъехались на свои загоны.
Солнце заметнее передвинулось к западу. Небо гуще заполнили рыхлые, ватные облака, синевато-мутные снизу, словно пенившиеся сверху. Даже при ходе трактора не чувствовалось движения воздуха, а от накалившихся металлических частей несло жаром. В кабине было душно.
На первом же круге Кирилл Максимыч заметил, что Антон сидит с полузакрытыми глазами, весь размякший, опущенная голова его болтается.
— Эге, — усмехнулся в рыжие усы Кирилл Максимыч. — Пообедал сытно и разомлел.
Он придвинулся ближе к Антону, подставил ему свое плечо: если заснет помощник, пусть обопрется. Антон сладко зачмокал губами и немедленно воспользовался таким удобством.
Один круг сделал Кирилл Максимыч, второй, третий. Заворачивая трактор, он отметил, что над песчаным бугром, по-над лесом, выросла темная полоска, словно кто там мазнул по небу огромной кистью. Она росла незаметно и в то же время прямо на глазах наливалась свинцом. Теперь казалось, что эту громадную тучу кто-то выталкивает снизу, из-за соснового бора. В открытое лобовое стекло трактора будто платочком махнули, по загорелому потному лицу механизатора пробежал тихий приятный ветерок.
«Кажись, сюда тянет», — пробормотал про себя Кирилл Максимыч, хмуря рыжие брови.
Не успел он проехать еще круг, как у трактора схватилась пыль, свернулась в темный жгут, быстро разрослась и так столбом пошла через все поле к озеру. За этой кружалкой выросла вторая, там и третья — огромная, почти черная. Птичьи перья, сухой бурьян — все втягивала она в себя и, казалось, зашагала к мутному горизонту, как великан.
В ветровое стекло ударила сухая пыль, прошлогодние листья прорвались в кабину, хлестнули Антона по лицу. Антон открыл глаза, ничего не понимая. Вспомнил, и ему стало очень неудобно перед дядей Кириллом: вот это помощник, заснул! Тракторист будто ничего не заметил, лишь сказал:
