В последних числах июня мы тронулись в путь. Шумно и весело проехали все вместе до Тайшета, а там, высадив четверых «пешеходов», остались вдвоем. Стало сразу немножко грустно. Миша высказал сомнение:
— А не зря ли мы разделились?
— Ах, батюшки! (Я никогда и ни в чем не соглашался сразу.) Меньше чем на неделю расстались — и уже готово, испугался! Ах, ах!
— И вовсе я не испугался, — внушительно ответил Миша. — Ты мне не дал закончить мысль. Я хотел сказать: не зря ли мы разделились в Тайшете? Надо было лучше им ехать до Нижнеудинска, а нам с тобой сойти еще раньше, в Канске, и оттуда пройти пешком до Костиной.
— Тогда хорошо, что ты не закончил свою мысль, — пожал плечами я, — глупее этого придумать ничего нельзя. Из Канска идти пешком! Это же добрых триста километров. Еще вопрос, как наши ребята дойдут от Тайшета.
Желая сделать путешествие как можно более романтичным, мы соответственно этому готовили дорожные запасы. Совершенно отказались от таких предметов роскоши, как палатка, третья пара белья, ножницы, бинты, мыло, и ограничились лишь самым необходимым: соломенными шляпами, подзорной трубой, тремя биноклями, компасом, корицей, перцем и фотоаппаратом (увы! — как потом оказалось, без пластинок и кассет).
Мукой и хлебом нам следовало запастись в Нижнеудинске, масло и молоко покупать в четырнадцати селах, расположенных на длинном нашем пути, а мясо и рыбу надежно гарантировали восемь сетей, сто крючков, два ружья и двадцать килограммов дроби с соответствующим количеством пороха и пистонов.
Человеколюбия ради мы «пешеходов» отправили налегке и весь багаж взяли с собой.
Громыхая на стрелках, поезд проскользнул мимо закоптелого депо и подкатил к станции. Небольшое, окрашенное в серый цвет деревянное здание вокзала. Это и есть Нижнеудинск. Тот самый, где в годы гражданской войны, преследуемый Красной Армией, был пойман палач Сибири Колчак. Отсюда он был доставлен в Иркутск и там расстрелян.
Изнывая от июньской жары и тяжести поклажи, мы побрели в город мимо высокой песочной горки, похожей на подмытый морским прибоем большой остров, разделивший застроенные части пристанционного поселка на два широких пролива, и скоро добрались до заезжего дома.
Как и подобает знатным путешественникам, мы потребовали себе отдельный номер. Нам отвели комнату с шестью кроватями. Получилось немного накладно, но отступать было нельзя, дабы не уронить своего авторитета. Выспавшись (постарались использовать подушки со всех шести кроватей), мы пошли осматривать город.
