Аполлон Александрович Григорьев | страница 7



. Названiе допотопнаго явленiя въ литературѣ можетъ вамъ показаться страннымъ по отношенiю къ явленiямъ слишкомъ близкимъ; но возьмите для сравненiя два болѣе отдаленныя явленiя, напр. Шекспира и Эсхила, и сравните ихъ. Тогда вы поразитесь мѣткостiю термина и глубиной скрывающейся подъ нимъ мысли.

Такихъ терминовъ введено Аполлономъ Григорьевымъ много, и каждый изъ нихъ имѣетъ строго – опредѣленный научный смыслъ. Онъ былъ большой мастеръ групировать явленiя и потому рѣдко ошибался въ оцѣнкѣ даннаго. Стоитъ вспомнить, что онъ напр. первый взглянулъ на Пушкина, какъ на поэта народнаго, что онъ не голословно сказалъ это, а вывелъ изъ изученiя произведенiй великаго поэта; что онъ показалъ, почему наша литература послѣ Пушкина имѣла извѣстный характеръ и какiя частности Пушкинскаго таланта развила она. – Равно первый Григорьевъ – же показалъ знанiе характера Чацкаго; онъ первый отнесся къ Чацкому не съ полемической стороны, а объективно изучая его. Значенiе Гоголя также сильно разъяснено имъ. Гоголя до него считали писателемъ бытовымъ, въ полномъ смыслѣ слова, и онъ первый ясно указалъ на эту громадную ошибку. А это очень важно.

Говорятъ, что Григорьевъ увлекался и былъ пристрастенъ. Во первыхъ, безусловная безпристрастность есть выдумка и вздоръ ограниченныхъ людей, а во вторыхъ, мало произносить голословно такiя обвиненiя; надо было – бы доказать ихъ, да доказать научно, съ полнымъ знанiемъ мнѣнiя противника. Кто не увлекался? Есть – ли живъ человѣкъ въ полѣ? Мы стоимъ только за то, что увлеченiя Григорьева были жизненнѣе и сочувственнѣе, чѣмъ увлеченiя многихъ другихъ.

Такъ Григорьевъ не могъ никогда увлечься, подобно высокоталантливому Добролюбову, и признать Гончаровскаго Штольца за какое – то нравстенное совершенство, а бюрократическое произведенiе г. Гончарова за рѣшенiе, окончательное и безапеляцiонное, вопроса о русскомъ человѣкѣ, единственно по случаю встрѣчающагося въ этомъ произведенiи слова: обломовщина.[5]

Во время восхваленiй Штольца, Григорьевъ въ небольшой замѣткѣ, при разборѣ Дворянскаго Гнѣзда, необыкновенно вѣрно характеризировалъ Штольца, какъ продуктъ татарско – нѣмецкой цивилизацiи.

Вспомните, какъ смѣялись надъ Григорьевымъ за его новое слово, за то, что онъ признавалъ Островскаго громаднымъ талантомъ, – а теперь кто – же сомнѣвается въ этомъ? И съ каждымъ днемъ опредѣленiе Островскаго, сдѣланное Добролюбовымъ, какъ описателя Темнаго царства, становится несостоятельнѣе, а опредѣленiе Григорьевское