– Нет, скучно все это; зайду лучше в кабак, – это короче…
Недолго думая, я отворил стеклянную дверь и переступил порог. Домбровский стоял посреди комнаты, и мы вдруг очутились лицом к лицу. Народу в кабаке было много, и шум был порядочный… Но удивление и любопытство внезапно заградило всем уста… Иные встали…
– Г. Домбровский, – сказал я как только мог спокойнее и строже, – я с вами разочтусь за это… Завтра паша все будет знать…
И сказавши это, я вышел…
Домбровский сконфузился и начал оправдываться мне вослед: «Г. консул, я ничего вам не говорил… Я не хотел оскорбить вас…» и т.п.
На следующее утро я пошел к Сулейман-паше и рассказал ему, смеясь, всю эту ночную и неожиданную историю. О первом нашем свидании с Домбровским, в консульстве, я не сказал ничего; я все-таки жалел немного этого «интеллигентного пролетария»; думал, что турки будут подозревать его в каких-нибудь с нами «тайных» сношениях, если узнают, что он недоволен жизнью в Тульче и просится к «нам», чуть не прямо в Сибирь.
Я не хотел без крайности «доносить» об этом и предпочитал приберечь этот ресурс на случай, если бы «l'outrecuidance»[2] Домбровского действительно перешла бы границы моего терпения. Пока все это скорее еще веселило, чем раздражало меня. Я тогда очень любил борьбу, даже и с некоторым оттенком опасности и насилия.
Сулейман-паша пришел в негодование. Он тотчас же велел позвать старшего полицейского офицера и сказал ему:
– Разыскать сейчас этого негодяя, «ляха»…
Офицер сделал мне несколько вопросов о «личности» Домбровского и, сообразив что-то, взялся скоро найти его.
Паша пригласил меня подождать и побеседовать, мы ждали недолго… Занавеска на дверях поднялась, и бедный киевский повстанец явился перед нами в своем изорванном тулупе, между двух заптиев.
– Как ты смел оскорбить, Кюпек-оглу, вчера ночью, на улице, московского консула! – крикнул на него по-турецки обыкновенно столь вежливый и тонкий Сулейман.
– Паша-эффенди мой, я г. консула не оскорблял ничем, – смело и тоже на турецком языке отвечал обвиняемый…
– Осел! (эшек!) — крикнул губернатор еще сердитее. – Неужели я тебе, ослу и пьянице, больше буду верить, чем г. консулу?..
К этому я прибавил по-русски, чтобы турки нас не поняли:
– Как же вам не стыдно, г. Домбровский, отрекаться от ваших слов и действий? Уж лучше бы было ответить прямо: «Да, я это сделал, потому что я русских чиновников ненавижу»… Политическому эмигранту такое ребячество нейдет…
