Вот, я иду в темноте, в этой шубке и фуражке, мальчик впереди светит под ноги; в руке у меня толстая трость с крепким круглым набалдашником… Иду и о чем-то думаю… Все тихо и безмолвно… Вдруг из мрака пустынной улицы как будто дальний голос: «Эй, липован». Ну, что же такое?.. Липован – значит старовер; кто-то и где-то зовет какого-то старовера… Даже мой отрок Осман не оглянулся…
Но немного погодя раздался голос погромче…
– Эй, липован! липован! свинья!… подлец!., липован!
Осман оглянулся уже с небольшим испугом… Все опять примолкло… Мы шли своею дорогою вперед…
Я уже понял, что это неспроста, и что бранные возгласы эти относятся прямо ко мне… В этих странах воздух наэлектризован политическими страстями, и мало ли кто в городе может меня ненавидеть только за то, что я русский консул, и еще такой, который «русизм» свой любит назло всем выставлять напоказ даже и в одежде. Раздражает же меня один вид французского буржуазно-демократического кепи (даже и на нашем реформенном солдате)… Палка моя очень крепка, и верность ее еще недавно, среди белого дня, на торговой улице, была испытана на одном огромном малороссе, который тоже вздумал было меня оскорбить ни с того ни с сего публично! Конечно, это какой-нибудь пьяный ненавистник!.. Не беда!.. Я люблю приключения!.. И нельзя, и не следует русскому консулу быть всегда только сдержанным дипломатом, каким-то тонким и казенно-европейским сверчком в черном фраке… Терпеть этого не могу!.. Да здравствует международное раздражение!.. Sursum corde: палка крепка!..
Однако голос приближался… Замечая, вероятно, при свете моего фонаря, что я даже не оглядываюсь, мой оскорбитель попробовал переменить название.
– Немоляка, а немоляка! – закричал он уже очень близко. – Слушай, немоляка… Свинья русская!..
Немоляками зовут на Дунае русских молокан. Татарин мой опять с испугом оглянулся; но я сказал ему вполголоса, но сердито:
– Не озирайся! не смей!..
Невдалеке перед нами ярко светилась какая-то стеклянная дверь… Перед этою дверью и улица была освещена… Это был большой кабак… Мы подходили. Вдруг мимо нас, сзади из темноты кинулась к двери этой какая-то тень с громким криком:
– Ты свинья! Ты не русский консул – ты подлец, подлец…
Это был Домбровский. Он вбежал в освещенную дверь и захлопнул ее за собою со звоном.
Что мне было делать?.. Оставить так я не хотел. Писать на другой день паше французскую «ноту»…
«Monsieur le gouverneur!
Le fanatisme national et l'outrecuidance des emigres polonnais, soumis a la juridiction de votre Excellence, depassent (ну, какие-то там границы)… Ma patience est a bout… Un certain Dombrowscy»…
