В делах Остзейского края теперь, мне кажется, следует предпочитать справедливость условную, т. е. законность, связанную с преданиями этого края, справедливости абсолютной, т. е. право немецких баронов предпочитать эсто-латышскому демократическому движению. Имена немецкой аристократии связаны с военным и политическим величием православной России; а эсто-латышское движение ни с чем, разве с либеральной модой…
3) Не напоминают ли вам эти эсты и латыши болгар? Греки (фанариоты) – церковное охранение, великие воспоминания; болгары – либерализм без воспоминаний и с темным, непонятным будущим. Остзейские дворяне – государственное охранение и славные подвиги на русской службе; а эсты что такое? На что они нам? Болгары, по крайней мере, и славяне, и в (простонародном) большинстве народ, верующий по-нашему; эсты – протестанты, и сделать их серьезными православными трудно.
4) Я не изучал учреждений Остзейского края и не буду, вероятно, никогда их внимательно изучать; и мне вовсе этого и не нужно, чтобы усомниться не только в пользе эсто-латышской демократизации (т. е. в пользе предпочтения протестантов плохих и непородистых протестантам блестящим и породистым), – но даже и в пользе «русификации»…
Что такое «руссификация», я до сих пор не знаю! Европеизация – вот это ясно. Если бы была где-нибудь китаизация или японизация – тоже было бы понятно. Древняя эллинизация тоже ясна.
Когда мы видим, например, что в дикой Армении во время 1-го римского триумвирата представлялись при дворе царя трагедии Эврипида (у Плутарха; биография Красса), – это понятно. И когда у России будет все или хоть очень многое свое, хотя бы и вовсе не демократическое, но свое, тогда руссификация будет победоносна, плодоносна и естественна. А теперь, что это такое? Обыкновенная, очень жидкая, бледная и нивелирующая европеизация – больше ничего. Руссификация языка, это еще лучше всего; язык наш, конечно, надо немцам знать; хотя и то сказать, что книгу, написанную о России по-французски и английски и т. д., при оригинальности благоприятных и умных взглядов на нашу родину (например, некоторые места в сочинении француза Cyprien Robert «Le Monde greco-slave»), – можно назвать более русской, чем большую часть того, что у нас за последние года писалось и прославлялось на нашем родном языке. Впрочем, язык русский для иноверцев – наилучшее средство прикрепления к России. Но ведь бароны, вероятно, примирятся с обязательным введением русского языка, если это введение не будет связано
