_201.DOCX | страница 17
Теперь ее имя упоминается редко... Собственно, совсем не упоминается: жизнь и судьба ее наследия сложились трагично
Сведения о Романюк скупы и обрывочны. Знаю лишь от родителей, что была она талантливым портретистом-фотографом (что видно по работам), что была гонима всеми возможными средствами из-за несоответствия своего все той же пресловутой пролетарской эстетике (смешно было бы предполагать иное, глядя на фотографии), что снимала она только женские портреты, что была одинока и уже в конце 20-х – начале 30-х была немолода... Что, когда началась война, побоялась бросить архивы и осталась в Киеве, в оккупации... Что однажды нашли ее в студии мертвой – то ли скончалась от сердечного приступа, то ли стала жертвой насилия.
А негативы и отпечатки портретов исчезли бесследно. Таким образом, все, что осталось от творчества замечательного портретиста, – это случайно сохранившиеся работы в частных коллекциях. Их изначально было немного: художница, говорят, была очень избирательна. А уж после того, как прокатилась война, опустошив все и вся... Что говорить, раритеты исчисляются крупицами. Тем дороже то, что хранится в нашем доме.
Для меня эти портреты как часть природного зрения: вижу их столько, сколько помню себя. И имя «Романюк» – это название тому, откуда пришли эти портреты. И что обозначило веху семейной истории. Потому что, увидев их впервые (именно эти фотографии), отец спросил у Клавдии Ивановны: «Кто это?»
Я мысленно приказал себе: каждый день по этюду.
...Вокруг были такие мотивы, что глаза разбегались. Я напоминал себе алчного старика из восточной сказки, попавшего в пещеру с сокровищами.
...Если у художника засыхают краски на палитре, это – саботаж. Или, может быть, он умер?..
– Санчо, где ты?
– Я здесь, – откликалась Она.
Она сама называла себя так, когда укладывала сумку с провизией и тяжелый складной этюдный зонт. И шлепала босыми ногами по траве или по песку...
У нее смуглое и строгое лицо. Оно остается оливковым и зимой, а летом покрывается розовым пушком.
...Она сидит перед зеркалом.
– ...И вообще, я добродетельная жена. По при-зва-ни-ю. Ясно?
Она говорит сквозь шпильки в зубах, ловко изгибаясь в талии, чтобы увидеть в зеркале затылок.
Не-е. Я-то знаю, что это игра. Веселая игра.
– Санчо, где ты?
– Я здесь!
Пока я пишу этюд, она в стороне сидит тихо-тихо. Я даже не знаю, что она делает. Я никогда не оглядываюсь, а она никогда не подходит во время работы. Это негласный, необъявленный, неподписанный договор.