Однажды в нашей киевской квартире зазвонил телефон – звонит тетя Лена. Приезжай, говорит, в Москву, срочно, дело есть. Ну, приехала. Всё в ту же крошечную комнатку с гипсовым бюстом Нистера на шкафу, с сундучком-сидением возле стола, с каменным полутемным двором за окном.
Всё привычно и, кажется, никогда не изменится. И всё-таки, что-то теплеет в воздухе.
Тетя Лена говорит сбивчиво:
– "Семья Мaшбер", перевод на английский... издан в Лондоне... в предисловии упоминается моя фамилия, но сильно переврана...
Но кто-то потрясен судьбой писателя и его книгой, разыскал вдову (с трудом), прислал подарок. Он никогда не видел Лену, понятия не имеет, какая она... «Шуба. Рыжая. Огромная. Мы вдвоем можем в ней спрятаться...»
Спрятались вдвоем – в шутку. Но носила ее я одна всерьез и долго. Лет десять. Для киевской влажной зимы – ну в самый раз. И осталось только чувство горечи от несправедливости, в которой я невольно участвовала: пользовалась незаслуженным вознаграждением. Но я не думаю об этом, я думаю о Лене Сигаловской и о том, что есть вещи, которые невозможно уничтожить. Вот как эту книгу, что лежит передо мной: "Семья Машбер" – "The Mashber Family", и как имена людей, которых забыли упомянуть. И как саму нашу память, в которой живы те, пока живы мы.
* * *
Само время передает по наследству то, что надобно ему сберечь. Нет волшебства. Через нас же и передается, через нашу память и совесть. А мы адресуемся к следующим, уповая на их память и совесть. Хрупкая это материя. Она вроде завещания, оставленного временем: чтоб не распалась связь...
Франческо Петрарка, поэт эпохи Возрождения, писал своим друзьям из Авиньона во Флоренцию письма и отправлял их с купцами, движущимися на юг...
... А в Италии, под Флоренцией, орудовали разбойники, грабили купцов с севера. И если среди добычи попадались письма Петрарки – это было особым везением: письма поэта ценились высоко и их можно было дорого продать. Обладатель писем созывал гостей на пышный обед, и сюрпризом им было чтение писем Петрарки. Это считалось событием высокого тона.
Спустя шесть столетий описал эту историю писатель Борис Зайцев в письме к Борису Пастернаку, сравнивая его письма с письмами Петрарки: "...их всегда просили почитать вслух". Писатель Зайцев жил в Париже, Борис Пастернак – в Москве. Переписка их длилась недолго, полтора года, до самой смерти Пастернака.
