Капитан вдруг почувствовал себя дряхлым, смертельно уставшим стариком. Заныли старые раны от пуль и осколков.
Он взглянул на сгорбившегося рядом старшину, левая щека которого походила на подушку.
— Ну что, старшина? — тихо спросил он. — Что? Совсем зуб замучил? Я вот тоже что-то расклеился…
— Стариками становимся, Василь Николаич…
— Да, пожалуй… Вам сколько, старшина?
— Сорок девятый стукнул, Василь Николаич, — вздохнул тот. — И все возле самолетов… Из-за них и жениться не успел.
— М-да… Я вот тоже… Я, правда, женился, да… Ну, ладно.
Ветер утих. Ярко светило солнце, и было тепло. В воздухе над аэродромом плыла на юг паутина.
— Что делать-то будем, Василь Николаич? — спросил старшина. — С мотором-то?
— Не стоит об этом, старшина. Посидите. Отдохните. Вам за эту неделю и без того досталось…
— Василь Николаич… я подумал… если вам часа на три-четыре, то мотор еще выдержит. Мы там кое-что перебрали, заменили…
Капитан покачал головой.
— Мне ведь на Кенигсберг, старшина. Тут в четыре не уложишься.
Рогожин выпрямился.
— На Кенигсберг?!
Добруш кивнул.
— Что же вы мне раньше не сказали, Василь Николаич — вскричал старшина. Да ведь я… я никакому бы приказу… О Господи… да если бы я знал…
Капитан махнул рукой.
— Что уж сейчас об этом… Сидите. У меня еще будет время все это обдумать.
— Когда вам вылетать?
— В восемь.
— В восемь… Всего восемь часов… — Рогожин о чем-то задумался. Потом вскочил на ноги. — Василь Николаич, есть! Мотор у вас будет! Мы успеем.
Капитан отмахнулся.
— Да ну, что вы такое говорите. Сидите. Ничего вы не успеете.
— Успеем, Василь Николаич! — возразил старшина. — Можете не сомневаться. Занимайтесь спокойно своими делами. В лепешку разобьемся, а мотор у вас будет!
Добруш поглядел на старшину и тоже поднялся. Выбив пепел из трубки, он сунул ее в карман.
— А пожалуй… вы правы. Ну что ж, старшина. Ладно. Действуйте. Только учтите, что мне еще потребуется время на облет машины.
Он повернулся и стремительно зашагал по стоянке, Он снова верил в то, что хорошо сделает свое дело…
Все вокруг замерзло. Здесь, на высоте восьми тысяч метров, термометр показывал минус тридцать пять. И близкие звезды, и чернота неба, и машина, и люди в ней — все застыло в неподвижности. Даже гул моторов, кажется, только потому не отстает от них, что примерз к обшивке самолета.
— Штурман, как курс? — спрашивает Добруш.
— Курс хорош, командир.
— Стрелок, у вас все в порядке?
— Все в порядке, командир.
— Не забывайте о кислороде. Какое у вас давление? На высоте восьми тысяч метров, где атмосферное давление составляет меньше половины нормального, пилоту нужно постоянно следить за самочувствием своего экипажа. Малейшая неполадка с подачей кислорода — и наступает обморок, а через несколько минут смерть, Человек даже почувствовать ничего не успеет.
