Лишь, как на смотр, летит со всех сторон
Живых воспоминаний миллион.
Тщеславие мертво, любовь нема,
И под угрозой честь и жизнь сама;
Восторг иссяк, лишь ненависть жива
К тому, кто не скрывает торжества;
Уныло прошлое, а впереди
Ни злого, ни хорошего не жди!
Дела, слова и мысли, что года
Не вспоминались, выплыли тогда!
То, что казалось просто и светло,
Вдруг преступленьем на сердце легло;
Ужасен смысл зла, сокрытого от глаз.
И тайный грех губителен подчас.
Здесь все, что возмущает, взор страша, —
Как гроб разверстый: голая душа
Во всей печали, – гордость все ж сильна,
И разбивает зеркало она.
Да, гордость скроет, смелость даст отпор.
Все поправимо – только не позор.
Страх знает каждый! Скрыть его от всех —
Хоть ложь, но все-таки похвальный грех.
Не тот, кто чванством потрясает твердь, —
Храбр тот, кто молча принимает смерть
И так привык к «последнему прости»,
Что сам встречает смерть на полпути!
11
В высокой башне, в крепостных стенах,
Конрад сидит, закованный в цепях.
Погиб дворец паши в пожаре, – тут
И пленник, и весь двор нашли приют.
Не кажется Конраду жребий строг:
Казнил Сеида так же, если б мог.
Он в одиночестве – и погружен
В свое былое; но не грустен он.
Одну лишь мысль не смог он перенесть:
«О, как Медора примет эту весть?»
Тогда – тогда лишь! – был на все готов
И рвался в исступленье из оков.
Потом нашел забвенье иль покой
И рассмеялся над своей тоской.
«Пусть завтра пытка истерзает грудь, —
Чтоб твердым быть, мне нужно отдохнуть!»
Подполз к матрацу, слабостью томим,
И сны мгновенно овладели им.
Начался бой лишь час тому назад,
И времени не тратил зря Конрад.
Секундам цену знает и злодей,
Свершая преступленье поскорей.
За час один с ним столько перемен:
Был дервишем, разил, был схвачен в плен.
Смотрел на пламя, слушал ветра гул,
Губил, спасал, попал в тюрьму, уснул.
12
Он спит спокойно, даже иногда
Дыханья нет, – о, если б навсегда!
Он спит. Но кто над этим сном склонен?
Враги ушли, друзей не знает он.
Иль он утешен ангельским гонцом?
То женщина с божественным лицом!
В руке лампада; свет ее прикрыт,
Чтоб вдруг не осветить того, кто спит.
Незримой скорбью истомленных век,
Что раз открыв закроет он навек.
Прекрасна, темноглаза и строга,
В кудрях ее сверкают жемчуга,
Легка как тень, ступни обнажены,
Как снег слепительны, как снег нежны…
Но как сквозь стражу пробралась сюда?
О, женщины бесстрашны иногда,
Когда влечет их жалость и беда!
Гюльнаре не спалось; пока Сеид
Во сне с пиратом пленным говорит,
Она вскочила, взяв кольцо-печать,
