За трапезой покойный ряд минут.
Тебе готовить яства – легкий труд!
Плоды тебе сбирая для стола
И не умея выбрать, я брала
Прекраснейший; я долго вдоль гряды
Искала самой ледяной воды.
О, как шербет сегодня сладок твой,
Как он сверкает в вазе снеговой!
Вино тебе не навевает снов:
К нему, как мусульманин, ты суров.
Я не браню тебя, нет! я хвалю
Прекрасную воздержанность твою.
Уж стол накрыт, и лампа зажжена
Серебряная; ночь нам не страшна.
Я девушек своих здесь соберу,
И мы затеем песни иль игру.
Моя гитара сладкие мечты
Тебе навеет, или хочешь ты,
Чтоб повесть Ариосто
[22] я прочла,
Как брошена Олимпия была?
И знай, ты был бы хуже во сто раз,
Чем тот злодей, когда б ушел сейчас.
Тот вождь… Но, помнишь, улыбнулся ты,
Когда, увидев с этой высоты
Скал Ариадны
[23] дальние черты,
Сказала я шутя, хоть жег мне грудь
Страх, что случится так когда-нибудь:
«И от меня навек уйдет Конрад!»
И вот он обманул… придя назад».
«Назад – назад, всегда назад к тебе,
Пока он жив, пока не пал в борьбе,
Вернется он – теперь же близок час,
Разлука птицей настигает нас.
Не спрашивай: зачем? куда пути?
Ведь все равно нас оборвет «прости».
Будь время, все б тебе открыл я сам…
Не бойся: этот враг не страшен нам,
Здесь оставляю крепкий гарнизон.
Готов к защите и к осаде он;
Я уезжаю, но не будь скучна:
Средь жен и дев ты будешь не одна.
Когда ж мы снова встретимся, мой друг,
Спокойствие украсит наш досуг.
Но слышу рог! Играй, Хуан, играй!
Дай поцелуй! Еще!., еще! Прощай!»
Она вскочила, бросилась к нему,
И сердцем погрузился он во тьму,
Не смея прочитать в ее глазах
Тоску, не растворенную в слезах.
Волос упавших светлая волна
Была прелестной дикости полна.
Едва дышала грудь, где он один
Навек всех чувств был полный господин.
Чу! гулкий выстрел возвестил закат!
И проклял солнце в этот миг Конрад.
Он прижимал к себе – опять, опять —
Ту, что его пыталась удержать.
На ложе снес ее, свою любовь,
Взглянул, как будто не увидит вновь.
Здесь было все, что в жизни он нашел.
Поцеловал, шагнул – как? он ушел?
15
«Ушел? – Не в первый раз уж этот крик
Ей в сердце одинокое проник. —
Ведь он был здесь тому назад лишь миг —
И вдруг…» Она рванулась на порог,
И хлынул слез отверзшийся поток.
Они ей чужды, тяжко их снести,
И все же губ не разомкнет «прости»!
Ведь в этом слове – хоть мы верим, ждем,
Надеемся, – отчаяние в нем.
На строгий мрамор белого чела
Печаль неизгладимая легла,
А взгляд больших влюбленных синих глаз
Застыл недвижно и почти угас.
Вдруг этот взгляд на милого упал.
Как оживился он, как заблистал,
