- Комары - англичане? - со смехом осведомился Лядащев.
- Ну... во всяком случае, враждебная, воюющая с нами держава...Мелитриса помолчала, потом собралась с духом: - Господин Василий Федорович, я теперь, как вы говорите, агент. Расскажите, наконец, в чем мои обязанности?
.- Ужо приедем на место, княжна Мелитриса Николаевна, осмотримся, а там и получите все инструкции.
Мелитрисе очень не нравилось слово "инструкция", оно представлялось ей похожим на хрустких жуков, которыми так и гудит весенний вечер. Жуки тяжело бились о стекла, а потом падали на спину, неприятно перебирая лапками.
- А почему сейчас нельзя? - спросила Мелитриса с капризной поспешностью.- Вы говорили, что секунда умирает и я рождаюсь заново с новой секундой. Говорили ведь?
- Говорил-с,- степенно отозвался Василий Федорович.
- Но для меня сейчас по вашей милости время остановилось, замерло, как вздыбленный конь!
- Но уж наши-то кони несутся вскачь... Мы летим стремительно к цели...
- Это вы летите стремительно, а до других вам и дела нет. Я же вижу, как вам сейчас весело и как все ужасно любопытно! Вы ждете не дождетесь, когда приедете в свой Кенигсберг и займетесь своими шпионскими делами. Для вас это так интересно, как математические задачки решать. У вас словно у Пифагора глаза блестят, вам петь хочется, а я в этих задачках как бы ключ. Лежу себе покойно в вашем кармане. Где-то там в Кенигсберге в нужный момент вы меня в замочную скважину вставите, повернете, дверца и откроется. Но ключу ведь не объясняют, что это за дверь. А у меня на сердце такая тоска... и боль... Ненавижу ваши шпионские задачки!
- А что вы любите, Мелитриса Николаевна? - он явно уходил от ответа.
- Простые человеческие вещи. Я замуж хочу за любимого человека.
"Как не стыдно спрашивать! Вы ли не знаете?" - промелькнуло в голове у Мелитрисы.
- Есть,- сказала вдруг Фаина, заполнив собой паузу. Карета подпрыгнула на ухабе, и дуэнья захлопнула рот, вернувшись в состояние безмолвности и незаметности.
- Клянусь вам, Мелитриса Николаевна, что я в целости и сохранности доставлю вас вашему суженому. Во всяком случае, я. сделаю для этого все возможное...
Мелитриса сочла за благо промолчать, отвернулась, глядя в окно на пробегающую мимо изумрудно-желтую, птичьим щебетом наполненную весну. "Он сказал - суженый... Ах, как так... Кабы судьба его мне сулила. А то я все и за него и за себя придумала..." Лядащев тоже смотрел в окно на скудно оперившиеся березы, на буйные одуванчики, вот ведь вредный цветок, всюду проникнет, и думал: "Клятвы-то давать не штука, исполнять будет потяжелее. Слишком, тяжелое обвинение предъявлено этой девочке. И не в анонимном доносе, не в истерическом всхлипе "слово и дело", когда безвинного оболгать легче, чем малую нужду справить. Отравительницей Мелитриса названа в шпионской шифровке в Берлин... Тьфу на вас всех! Да, надо будет всем нам попотеть..."
