- Это ювелир приезжал, только и всего,-сказала Екатерина, не поднимая головы.
- А я ничего не видел и не слышал. Пожалуйте в карету, ваше высочество.- И егерь с полной значительностью взбил бороду.
-21
Вернемся несколько назад, всего лишь на сутки. Луиджи не ошибся в своих предположениях: Лесток действительно ехал к Дрезденше - весьма достойной даме, приехавшей из Германии около десяти лет назад. Беда только в том, что средства к существованию, и очень немалые, она доставала несколько сомнительным способом, а именно: содержанием Модного дома, который Петербург украсил еще одним эпитетом - "веселый".
В XVIII веке не существовало полиции нравов. За нравственностью при дворе следила государыня, но недостаточно строго, и как ни горько нам сознаться, сама далеко не всегда была безупречна. Именитые дамы, ловящие чутким ухом пикантные сплетни, совершенно справедливо считали, что если при дворе можно фривольничать, то уж скромным подданным совсем не грех подражать лучшей части общества. Спустя три года после описанных здесь событий Модный дом будет распущен, а сама Дрезденша предстанет перед судом, а пока очаровательные модистки процветают и, как выяснилось впоследствии, богатые клиентки не только примеряют у Дрезденши платья, но и встречаются с представителями сильного пола. Для "утех любви" шли не с главного хода, а с "синего", прозванного так из-за обивки в сенях - тускловато-голубой холстины, украшенной лазоревым орнаментом.
Именно через этот вход шустрая мамзель Крюшо ввела Лестока в апартаменты Дрезденши. К чести лейб-медика скажем, что он был здесь впервые. Крутая лестница на второй этаж привела его в гостиную, не роскошную, но уютную и опрятную, с православной иконой в углу, немецкими гравюрами на стенах и неожиданно яркими шторами на окнах. Неслышные ветерки вздували шторы, и они легко опадали, словно крылья бабочек, которые все трепещут и никак не могут успокоиться.
Здесь перед Лестоком предстала сама Дрезденша. Изящное, скромного покроя платье и румянец на щеках придавали ей почти юный вид, особенно красили ее искреннее смущение и благородная взволнованность. Она низко склонилась перед Лестоком, ему даже показалось, что Дрезденша хочет облобызать, словно игумену, его руку, и не произошло это только потому, что он отвел ее за спину.
Дрезденша молча взяла свечу и повела лейб-медика по коридорам и коридорчикам, лестницам и приступочкам. Наконец его привели в тупик, толкнули низенькую дверь. Комната была тесна, скудно обставлена, окно закрыто плотной циновкой. На столе горела свеча, подле нее сидел человек и читал книгу. При появлении Лестока он вздрогнул, резко обернулся. Это был Сакромозо.
