Группу женщин из «черного ворона» из двери в дверь пересадили в товарный вагон с зарешеченными окошечками вверху и наглухо закрыли. Только и успели мы рассмотреть часть таких же наглухо закрытых вагонов и деревья, настоящие деревья возле тупика, где стоял поезд.
Все сбились возле окошек. По очереди влезали на выступ вагонной стены и выглядывали на «волю».
Оказывается, она существует — живая, забытая жизнь. Деревья под ветром показывают серебристую изнанку листьев, вдалеке крестьянин гонит корову, черная коза, опершись передними ножками на ствол, объедает листья молодого деревца…
Вначале мы, отупевшие после тюремной изоляции, отвыкшие от людей, очутившись в обществе семидесяти товарищей по несчастью, были ошеломлены. Стали знакомиться, искать землячек, устраиваться на нарах.
…В Новосибирске весь эшелон водили в баню. Это было грандиозное мероприятие! Мы, цепляясь за решетку окна, разглядывали колонны мужчин, проходящие в окружении конвоя мимо нашего вагона.
Искали своих, но узнать даже самого близкого человека среди этой толпы людей, обезличенных одинаковой одеждой, отросшими, почему-то у всех рыжеватыми бородами и общим выражением измученных желтых лиц, было невозможно.
Повели нас. Группа женщин в темных тюремных платьях, лиловых косынках и больших незашнурованных ботинках, окруженная конвоем с рычащими и рвущимися на поводках собаками, производила, наверно, жуткое впечатление.
— Врагов народа гонят! — кричали забегающие вперед мальчишки. Мы видели ужас в глазах встречных прохожих, а сами радовались свежему воздуху, впечатлениям, предстоящей бане.
Приехали во Владивосток. Нас поместили в женское отделение пересыльного лагеря где-то на окраине города. Женский лагерь состоял из четырех бараков, огороженных колючей проволокой с трех сторон и дощатым высоким забором со стороны мужского лагеря.
Опять, как в вагоне, мы имели возможность разглядывать бесконечные вереницы мужчин, проходящие за колючей проволокой к воротам мужской пересылки. Часами стояли унылые женские фигуры за проволокой, вглядываясь в проходящих. Никто их не прогонял, но очень редко удавалось им обнаружить кого-нибудь из близких или знакомых. В таких случаях потом у щелей забора они вели с ними долгие разговоры, расспрашивали о мужьях, братьях.
В женских бараках вдоль стен стояли четырехъярусные нары с узким проходом между ними. В первую же ночь выяснилось, что лампочка в бараке не горит и что спать не придется, потому что на людей накинулись неисчислимые полчища клопов. Они лезли отовсюду, сыпались с потолка, крупные, свирепые, не было никакой возможности от них защититься, и все выбрались во двор. Долго отряхивались, отплевывались и стали устраиваться на ночь во дворе. Ночи были приморские: сырые, холодные, а все, что было у многих из нас, это один бушлат и на себя и под себя.
