Доднесь тяготеет. В 2 томах. Том 2. Колыма | страница 102

Татьяна Ивановна Мягкова. 30-е годы

Моя мать, Мягкова Татьяна Ивановна, родилась в 1898 году в Тамбове в семье присяжного поверенного. Окончила гимназию. События революционных лет увлекли ее. Она поверила в провозглашенные большевиками лозунги. Участвовала в Гражданской войне. Была оставлена в Киеве в подполье во время занятия города войсками Деникина. Там она проявила достаточно смелости и выдержки («Летопись революции». М., 1926).

В 1927 году мама была исключена из партии за несогласие с партийной политикой Сталина, в 1928 году она была выслана в Астрахань, где продолжала активную оппозиционную работу, затем ее выслали в Челкар (Казахстан).

Мне тогда было четыре года, и я оставалась на руках бабушки под опекой отца, в то время наркома финансов Украины. В 1930 году отец приезжал в Челкар и убеждал маму отказаться от оппозиционных взглядов, подписать «отречение» (как тогда это называлось) и вернуться к дочери. После долгих колебаний мама согласилась с его доводами и присоединилась к очередному письму ссыльных с отказом от оппозиционных взглядов.

В это время отца перевели на работу в Москву и вся семья поселилась в «Доме на набережной».

В январе 1933 года маму опять арестовали. Она проходила по групповому делу Ивана Никитьевича Смирнова (о реабилитации группы И. Н. Смирнова, и в том числе Мягковой Татьяны Ивановны, я узнала из сообщения Комиссии Политбюро ЦК КПСС в «Правде», № 152 от 31 мая 1990 года).

Арестовали маму ночью, меня не будили, и когда я, проснувшись, стала ее звать, подошел отец и пояснил, что мама заболела и ее увезли в больницу. Этой версией маминого исчезновения мне долго морочили голову, и я этому верила.

Но когда в январе 1934 года арестовали отца (как украинского националиста, стремившегося создать украинскую буржуазную республику, а также подготовлявшего убийство Сталина, Постышева и др.), пришлось бабушке со мной объясняться.

Бабушка стремилась воспитать во мне любовь и уважение к родителям и одновременно любовь и уважение к Советской власти. Задача трудная, но она сумела ее выполнить. В доме часто повторялось принятое тогда: «Лес рубят — щепки летят».

После ареста отца остались: бабушка, тетя (мамина сестра) с сыном и я. Из «Дома на набережной» нас выселили. Бабушке дали квартиру в районе Шаболовки, где мы с братом и выросли.

Бабушка искренне верила, что Сталин не знает о размерах репрессий.

Я росла нормальным советским ребенком, пионеркой, комсомолкой, дружила с ребятами из рабочих семей, так как район наш был заводским. Единственно, чего бабушка не смогла мне внушить, — это уважения к Сталину. Я его не любила не только из-за судьбы родителей, но и за бесконечное славословие в его адрес. Я понимала, что при желании он может моментально это пресечь. Значит — не хочет. В школьные годы порой я просто выдергивала штепсель серой тарелки громкоговорителя.