— Что ты знаешь о жизни эльфов?
— Не думаю, что сильно отличается от нашей, — пожал я плечами.
Девушка прикусила губу, обдумывая, что сказать.
— Каждый эльф с рождения наделяется великим древом чашей деяний.
— Да-да-да, — протянул я, — добро и зло. Это не ново.
— Ты будешь слушать или нет? — вспылила эльфийка и зло засопела.
— Извини, — пробурчал я и достал из сумки с едой колбасу.
Девушка сглотнула и продолжила.
— Я должна была по нашим законам родить.
— Ясно, старая как мир сказка о сбежавшей из-под венца невесты, — улыбнулся я, а когда девушка зыкнула на меня исподлобья, закрыл рот рукой.
— Нет. Меня выставили на аукцион.
Я приподнял бровь, но смолчал.
— У нас женщин у нас больше, чем мужчин. И давным-давно Вечное Древо решило, что чем больше перевешивает белая чаша с полезными деяниями, тем больший выбор может сделать эльф. Самые лучшие эльфы-мужчины могут возложить в постель с собой до дюжины ещё не рожавших дев. Самые лучшие эльфийки могут выбрать себе любого мужчину, какого пожелают. А то и дюжину разом.
Она замолчала и уставилась на меня.
— Бред какой-то, — пробурчал я. — И в чем собственно дело?
Девушка ещё сильнее затеребонькала пуговицу на сумке, которая вскоре оторвалась и осталась в тонких пальцах девушки. Было видно, что слова не хотели быть сказанными и застревали в горле у эльфийки. Но после долгих колебаний, она выдавила их из себя.
— У меня белая чаша очень мала. Чёрная тоже, но это значит, что я в своей жизни не сделала ничего полезного для своего народа. Я никто. И что мне достанется только самый ничтожный из рода гайю. И что бы перевесить чашу, я хочу найти что-нибудь стоящее.
— Бред, — повторил я. — То есть ты мечтаешь, чтоб тебя драла целая дюжина самцов? Нужно было оставаться в том трактире, и твоя мечта бы сбылась сегодня же. Гарантирую.
— Дурак! — выпалила эльфийка. — Дело не в том, чтоб они были, а в праве выбора! В возможности! В статусе! Чем тяжелее белая чаша, тем больше почёт и уважение!
— Наверное, мне не понять эльфов, — пробормотал я, и мы замолчали.
Девушка начала торопливо грызть свой кусок сыра, а прислушался к звукам ночи. Где-то угукала сова. Тихо попискивали и шуршали мыши, спрятавшиеся между сухих стебельков скошенного сена. Шумно дышал Гнедыш, решивший не тратить время на глупых двуногих, выясняющих отношения, и сунул морду в стог, словно в кормушку. Громко стрекотали сверчки и кузнечики. Где-то лаяли сельские собаки. Пахло скошенной травой и едким конским потом.
