— Это стулья, — ответила Майя.
— А как на них сидеть?
— Вот так, — она опустила сиденье, села, поерзала, встала. Пыточное устройство какое-то.
— Зачем они тогда друг к другу приварены?
— Чтобы неудобно было, — сказала Майя, — один из первых признаков нарушений семиотической гигиены это телесные принуждения. Мелкие и много. Смотри вон какой потолок низкий. Прикинь, как тут душно должно было быть?
— Ты полагаешь, что он просто уже дряхлый и плохо рулит, и поэтому нас не слышит, а не издевается намеренно? — быстро спросил Камю, почти не шевеля губами.
— Не заложусь, отец, риски велики.
— Проверить нечем, — признал Камю, — так… Так, он начал меня инструктировать. Аххх вот оно что.
— Но что это, с минуты на минуту? — с усилившейся тревогой спросила Стефания.
— Да разве ж он скажет?
— Погоди, погоди — ахнула Стефания, — Не существует же никаких средств закрепления цифровой психики в стабильном состоянии?
Камю, который уже и не садился, снова замахал руками, как мельница.
— Слушай, я бы рад считать, что он бредит, но раз мы здесь и сейчас и вообще ты вспомни, сколько он всего намолотил за последние три месяца… Такое чувство, что это не шутка, и он действительно ловит по космосу какую-то свежую чудо-таблетку.
— А! — брезгливо сказала Стефания, — тааак…Так! А помаши еще, неужели?
— Да это-то понятно, непослушные внуки. Уничтожить весь род под корень. Нет, Кумар дело сказал, это патриархал, совершенно дикий, я не знаю, как прямо с Сол-три…
— Вы о чем? — заинтересовался Тарас.
— Да о побитой семье сингулярностей… Это все его потомки. Ну то есть того его, который — я не уверен, что он сейчас различает у себя субличности. Меня сейчас тоже, кажется, вырвет. Стой!!!! Куда!
Экран выключился. Камю с женой переглянулись.
— Ты едешь наверх и как лицо, достойное быть его представителем…
— Потому что я такой умный, что я его вычислил, и доложил обо всем, кроме хитрого плана шантажировать его с помощью дочери.
— Так, стало быть, он по-прежнему сидит во всех их коллективных чатах. Да, вполне мог пронюхать про какую-то новую разработку.
Лицо Камю стало серым.
— Я не знаю, что делать, Стефие.
— И я.
Раз уж прозвучало одно из самых страшных для мыслящих существ слово «деменция», необходимо сказать, что сидящие в заброшенном больше столетия назад конференц-зале герои вкладывают в него несколько другой смысл, чем сейчас наши с вами, о читатель, современники. И причина тому та же, по которой сифилисом теперь называется не провалившийся нос.
