Мать отказывалась мне покупать какие-либо лекарства, утверждая, что на них нет денег, а отец всё время обзывал лодырем и притворщицей, когда мне приходилось несколько часов подряд проводить в постели, корчась от боли. Бывали случаи, когда я даже теряла сознание, падая прямо посреди квартиры и приходя в себя от новой порции боли, полученной при падении, но и это не давало моим родителям повода смягчиться и начать относиться ко мне более внимательно.
Никто не относился ко мне так плохо, как родители. Даже учителя в школе с пониманием относились к моим проблемам. Они знали, что если я позеленела и потеряла дар речи, то мне действительно плохо, и тут же отпускали с уроков, да ещё и давали кого-нибудь из подруг в сопровождение, чтобы я не рухнула где-то на улице.
Но стоило родителям увидеть меня на пороге квартиры в неурочное время, как тут же начиналась обвинения и оскорбления в мой адрес. Отец обзывал меня прогульщицей, а я ничего не говорила в ответ. У меня не было на это сил. Я падала в постель, мучаясь от боли, пока родители поносили меня, на чём свет стоит.
К слову, когда у сестры начались месячные (хотя никаких болей и обмороков, как у меня, у неё не было), мама тотчас взяла её за руку и отвела к врачу, который выписал ей кучу лекарственных препаратов, в том числе витамины и средства, повышающие гемоглобин. И мама сразу же всё это купила, а когда принесла домой, строго-настрого запретила мне прикасаться к лекарствам Линулинки. Но я бы и без её запрета не взяла у сестры без спроса ни одной таблетки, так как всегда считала, что обязана стойко переносить все физические муки. А когда боль была особенно невыносимой, я надеялась, что вот-вот умру, и тогда все мои страдания сразу же прекратятся, и в этом случае таблетки мне тем более не понадобятся.
А однажды, когда мне было только тринадцать, мама позвала меня на кухню и сказала:
– Светка, ты знаешь, что аборты – это очень плохо?
От услышанного у меня чуть челюсть не отвалилась, потому что я совершенно не понимала, к чему это было сказано. Парня у меня не было, так как я целыми днями пропадала в школе и на различных общественных мероприятиях, да ещё и на танцы ходила. Но в нашем танцевальном коллективе были одни девочки, и мама это знала. А в остальное время я была дома и занималась домашними делами. Поэтому я никак не могла взять в толк, с какой это стати матери взбрело в голову вести со мной подобные беседы, тем более что это было первый раз в жизни, когда она вообще со мной о чём-то заговорила. Но она продолжала.
