Повести | страница 17
Мишка замолчал, будто задохнулся от слов, жадно глотнул морозный воздух, облизал ставшие сухими и жесткими, как кора у старой сосны, губы.
— Вот он... — ткнул мальчик пальцем в фашистского офицера, — вот он... — повторил Мишка, видимо, не зная, как назвать фашиста, или забыв те слова, какими награждала гитлеровцев бабушка. — Вот он... тоже все слышал... Спросите его. Он все-все может подтвердить!
— Подтверждаю! — сквозь зубы в бешенстве прохрипел офицер, но так, что его мог расслышать только один Мишка. И медленно, словно позируя перед объективом фотоаппарата, поднял пистолет...
Этого Мишка не видел. И выстрела он не услышал. Только дернулся вперед, навстречу новым пулям, и снова прижался к отцу, скребя растопыренными пальцами по старому пиджаку, валенкам, подшитым коричневой кожей...
СЛЕД НА ЗЕМЛЕ
У родного порога
Почему так долго тянется дорога, в конце которой твой дом? Бежит, бежит, извивается под колесами, торопится, забыв про усталость, но когда же оборвет она свой стремительный бег? Была бы чужая, незнакомая. А ведь это своя, исхожена-изъезжена — не счесть. Стоит только чуть напрячь память — и можно вспомнить, узнать каждый камушек, каждый кустик у обочины.
Нет, теперь уж, наверное, не узнать...
Григорий тяжело вздохнул и снова пододвинул костыль.
С годами камни стираются, кустики становятся деревьями, а память людская хранит, хранит в себе пережитое и как-то незаметно, по кусочку, теряет накопленное.
Вон там, за поворотом, должен быть небольшой пустырь с развесистой чинарой. Под ней Григорий всегда отдыхал, возвращаясь пешком из районного центра. Да и не только Григорий. Отец его тоже никогда не проходил мимо, хоть на минутку, а присаживался на могучие корневища.
Чинара была удивительной. У самого комля ствол делился надвое, и тянулись рядышком к солнцу два близнеца. Маленькому Гришатке всегда казалось, что кто-то рассердился на сказочного великана, швырнул его головой оземь так, что тот по пояс вошел в землю. А теперь не найдется силы, которая могла бы выручить великана из большой беды.
«Жив ли ты, мой старый добрый великан?»
Григорий повернул голову. Порыв ветра тронул ветви дерева, они закачались, зашептали что-то, в лучах солнца весело, радостно заиграл осенний багрянец.
«Это меня приветствует старый знакомый!» Григорию стало трудно дышать, набежавшая на глаза пелена скрыла дерево. Он быстро протер глаза, оглянулся по сторонам. Не годится же солдату плакать! А дерево уже осталось позади, прощально помахивая вслед машине ветвями. Последнее, что успел заметить Григорий, — это домик, выросший на пустыре, возле него стайку ребятишек, вспугнутых промчавшейся автомашиной.