Четыре встречи. Жизнь и наследие Николая Морозова | страница 26
ПРЕДИСЛОВИЕ
Этой книжкой мне хотелось бы прежде всего вызвать обмен серьезных мнений не о современной войне, а об общих социологических вопросах, связанных с ней. Каковы основные причины того, что война вообще возможна среди не только первобытных, но и культурных народов? К каким конечным результатам приводит этот процесс? Я, понятно, не претендую здесь на полное решение вопроса, я не мог даже высказать здесь всего, что нужно. Но я хотел беспристрастно подойти к научному решению и именно для этого ездил и на передовые позиции. Я хотел получить о войне личные впечатления, чтоб не чувствовать при писании, что говорю о том, чего сам не знаю.
Часть своих впечатлений я изложил здесь, в первой части этой книжки, но, к сожалению, лишь в отрывках, так как о многом нельзя говорить вплоть до заключения мира.
Однако и эти отрывки, мне кажется, дают некоторое понятие о том, что меня главным образом и интересовало: о психическом состоянии человечества при этом процессе его эволюции, причиняющем ему такую боль и страдания, а следовательно, и о том, почему война вообще возможна для современных людей и каковы ее последствия для человечества.
Все эти впечатления, по-видимому, подтверждают теорию, изложенную здесь во второй части.
Почти все эти статьи были порознь уже напечатаны в «Русских ведомостях», давших средства для всей моей поездки, и в «Речи» и вошли сюда без перемены.
Николай Морозов
ЧАСТЬ II
ДАЛЕКО ОТ ПОЛЕЙ СРАЖЕНИЯ
Отрывок I. Грядущие войны
(Из летних впечатлений,
после возвращения с войны)
Широкой синей лентой протянулась родная Волга под синим же июльским небом. Солнце уже высоко поднялось над безоблачным горизонтом и посылает мне прямо в лицо пучки своих жгучих лучей. Они золотят желтые песчаные берега, и ослепительно яркая полоса света тянется от солнца по поверхности воды прямо ко мне.
— Сколько бы ни было людей на берегу, — вспоминаются мне слова какого-то японского ученого, — каждому из них будет казаться очевидным, что только ему одному солнце посылает эти блестки, что он один избран среди всех остальных… И однако же, это глубокая психологическая ошибка.
— Да, это глубокая ошибка, — мысленно соглашаюсь с ним я, — и притом ошибка первичная, самая древняя и самая большая из всех других ошибок. Все остальные покоятся на ней, как на фундаменте, и рушатся сами собой, как только объективная наука убеждает нас и делает очевидным для нашего сердца, что мы все равноценны в общей жизни мироздания.