Улыбка прощальная ; Рябиновая Гряда [повести] | страница 99

Идем обратно, выговариваю ему, что бессовестный он, беспутный.

— Любой тебя назовет подлецом — и прав будет. У Вари жизнь искалечена. Соня как помешанная…

Отговаривается: сами лезли.

— Хоть бы и сами. Мало ли что девке взбредет… Подумать должен. В университете учился, а живешь… не лучше Митьки Коршунова в «Тихом Доне».

— Сравнила.

— Вот так. Верно Аксен Петрович говорил, душой ты ни о чем не болеешь. Будто со стороны на все. Тебе хорошо— и ладно. С Гагиными путаешься. Эти уж и вовсе на обочине. Самогонкой промышляют. То-то от них трезвым ни разу не прихаживал.

— Угощают.

— А ты и рад.

Дня через два опять так же робко постучала к нам Соня Пятова. С красными исплаканными глазами она показалась мне еще более некрасивой и жалкой. Подвигаю ей стул и объясняю, что у Пани вечернее занятие.

— Хочешь чаю? Сушеных вишен заварю. Леденцы есть, по карточкам выдали.

Соня отказывается — не до чаю! — и садится опять у Паниной койки. С минуту молча теребит платок и вдруг жалобно говорит, что любит Павла Астафьевича и будет любить всю жизнь.

— Это уж окончательно. Я ведь сюда насовсем приехала. Там у себя место бросила, хорошее, в райисполкоме. Здесь на почту взяли. В ваш техникум поступлю.

— Что же долго не ехала?

Мнется. Нездорова была.

— По душам если… ребенка вытравила. Парнишечка был. Большенький уж. В живых, думала, не останусь.

Будто хлестнула она меня по сердцу.

— Как, — говорю, — на такое решиться могла! Дитё убить… Чем оно виновато? Ну что вы за глупые! Дался вам Павел. Липнете к нему, разум теряючи. Наверно, угощала тоже?

— Как же! Веселый он, как выпьет, чувствительный. Чтобы зря, лыко не вязать, этого не было, как следует все. И уезжал, как следует, писать обещал. Не писал, — так, может, дела, я на Павла Астафьевича обиды на сердце не содержу. Стоять бы мне в сторонке да утирать слезы, а я тебе докучаю. Жалко мне его. Ты и поверила, что вечернее занятие! Как же! В гагинском притоне, сама видела.

Так меня и подкосило. Опять у Капки.

— Сходи, — ноет Соня. — Может, усовестим его.

У Гагиных не заперто. Паня в одной рубахе с расстегнутым воротом сидит у стола с бутылками и закуской и вялыми движениями всей кисти выбивает на мандолине что-то несуразное. Капка с подругой танцуют польку и сами подпевают, словно подталкивают себя:

Паня отвернулся, когда увидел, что я стою у порога; Капка выпустила подругу, подплыла ко мне и навалилась всей тушей.